literature_classics literature_short Хорхе Луис Борхес Книг песк ru es Борис Влдимирович Дубин UncleSam siarhei_semikalenau@yahoo.co.uk FB Tools 2004-05-28 E90B561A-8BB4-4D82-B072-7BFC5C1D5640 1.0

Хорхе Луис Борхес

Книг песк

Другой

См случй произошел в феврле 1969 год н севере Бостон, в Кембридже. Я не зписл происшествия в тот же день, поскольку первым желнием было все збыть, чтобы не сойти с ум. Теперь, в 1972 году, мне кжется, что если я его зпишу, то другие – с годми, может быть, и я см – прочтут это попросту кк рсскз.

Зню, случившееся было почти невыносимо – и пок продолжлось, и долгими бессонными ночми потом. Отсюд вовсе не следует, что мой перескз зденет читтелей.

Было десять утр. Я сидел н скмье у реки Чрлз. Спрв, метрх в пятистх, возвышлсь бшня, нзвния которой я тк и не зню. Серя вод уносил большие льдины. Рек, понятно, нвел меня н мысль о времени. О тысячелетней метфоре Герклит. Я хорошо высплся; вчершняя вечерняя лекция, кжется, рсшевелил студентов. Вокруг не было ни души.

Внезпно мне почудилось (психологи связывют ткое с устлостью), что все это я уже однжды видел. Кто-то сел н другой конец скмьи. Я бы предпочел остться один, но с мест не встл, чтобы не выглядеть невежливым. Другой нчл нсвистывть. И тогд я впервые почувствовл потрясение, которое потом не рз испытывл тем утром. Он нсвистывл или пытлся нсвистывть л-плтский мотив – это был «Стрый дом» Элис Регулес. Мотив перенес меня в двно исчезнувший дворик и нпомнил об Альвро Мельяне Лфинуре, умершем много лет нзд. Потом послышлись и слов, первый куплет. Голос приндлежл не Альвро, но явно ему подржл. Мне стло стршно.

Я подвинулся к пришельцу и поинтересовлся:

– Сеньор, вы уругвец или ргентинец?

– Аргентинец, но с 1914 год живу в Женеве, – отозвлся он. Несколько секунд мы молчли. Я спросил:

– В доме восемндцть по улице Млнью, нпротив прво слвной церкви?

Он подтвердил.

– В тком случе, – отрезл я, – вс зовут Хорхе Луисом Борхесом. Я тоже Хорхе Луис Борхес. Сейчс 1969 год, Мы в Кембридже.

– Нет, – ответил он моим голосом, но кким-то длеким.

И, помолчв, добвил:

– Я в Женеве, н скмье в двух шгх от Роны. Стрнно но мы похожи; првд, вы нмного стрше и уже седой.

Я скзл:

– Могу докзть, что говорю првду. Вот, послушй, чужие этого знть не могут. У нс дом есть серебряный мте с подств кой в виде змейки, его привез из перунского поход нш прдед. А еще серебряный тзик для бритья, ткие привязывли к се дельной луке. Книги у тебя в шкфу стоят в дв ряд. Тм есть три том «Тысячи и одной ночи» в переводе Лейн, с грвюрми в тексте и примечниями петитом в конце кждой глвы, лтинский словрь Кишер, тцитовскя «Гермния» – по-лтыни и в переложении Гордон, «Кроввые скрижли» Риверы Индрте с дрственной ндписью втор, «Сртор Резртус» Крлейля, биогрфия Амьеля; з другими томми припрятн книг в бумжной обложке, он о сексульных обычях блкнских нродов. Могу еще рсскзть про тот вечер н втором этже особняк у площди Дюбур.

– Дюфур, – попрвил он.

– Д, конечно, Дюфур. Ты удовлетворен?

– Нет, – ответил он. – Ничего это не докзывет. Если вы мне снитесь, то, понятное дело, знете все, что зню я. И весь вш прострнный ктлог здесь не при чем.

Он был прв. Я скзл:

– Если сегодняшнее утро и нш встреч – только сон, пусть кждый думет, что этот сон – его собственный. Может быть, мы от него проснемся, может быть – нет. Кк бы тм ни было, мы вынуждены его принять, кк принимем этот мир и фкт, что мы появились н свет, что видим и дышим.

– А если сон не прервется? – с беспокойством спросил он.

Чтобы его успокоить и успокоиться смому, я изобрзил уверенность, которой, првду скзть, не чувствовл. И скзл:

– Мой сон длится уже семьдесят лет. В конце концов, кждый, когд вспоминет, встречется с смим собой. И с нми сейчс происходит ровно то же, только нс двое. Хочешь, рсскжу тебе кое-что из моего прошлого – для тебя оно стнет будущим?

Он кивнул. Я, немного теряясь, стл перечислять:

– Мм, в своем доме н углу Чркс и Мйпу, жив и здоров, вот отец умер, тридцть лет нзд. Не выдержло сердце. Но снчл у него был удр; левя рук отнялсь и неподвижно лежл н првой, кк будто детскя ручонк н великнской руке. Он умер с облегчением, но без единой жлобы. Ббушк умерл в том же доме. З несколько дней до смерти он созвл нс всех и скзл: «Я просто струх, которя слишком долго умирет. Тк что не сбивйтесь с ног: дело – смое обычное». Твоя сестр Нор змужем, у нее дв сын. Кстти, кк тм нши домшние?

– Неплохо. Отец все посмеивется нд религией. Вчер вечером скзл, что Иисус – вроде нших гучо: те тоже не хотят оскндлиться, потому выржются нмекми.

Н секунду он зколеблся, но все же спросил:

– А кк вы?

– Не зню точно, сколько книг ты нпишешь, но их будет слишком много. Будешь писть стихи – они принесут тебе одинокую рдость – и фнтстические рсскзы. Стнешь читть лекции, кк отец и другие у нс в семье.

К счстью, он ничего не спросил о судьбе книг. Я, уже другим тоном, продолжил:

– А что ксется истории... Был еще одн войн, и почти с теми же учстникми. Фрнция немедленно кпитулировл; Англия и Америк сржлись с немецким дикттором по имени Гитлер – т же нескончемя битв при Втерлоо. В Буэнос-Айресе в 1946 году объявился еще один Росс, довольно похожий н ншего родственник. В пятьдесят пятом нс избвил от него провинция Кордов, кк от прежнего – Энтре-Риос. Н нынешний день похвлиться нечем. Россия мло-помлу подчиняет себе мир; Америк из-з своих демокртических предрссудков не решется стть империей. Аргентин с кждым днем выглядит все зхолустней. Зхолустней и зносчивей, кк будто не хочет видеть ничего вокруг. Не удивлюсь, если вместо лтыни у нс вот-вот нчнут преподвть гурни.

Тут я зметил, что он меня почти не слушет. Его прлизовл обычный стрх перед неимоверным, когд оно вдруг предстет няву. У меня никогд не было детей, но к этому бедному мльчику, который был мне ближе родного сын, я вдруг почувствовл стрнную нежность. В рукх он сжимл ккую-то книгу. Я спросил, что это.

– «Одержимые», точнее, «Бесы» Федор Достоевского – ответил он, слегк рисуясь.

– А, припоминю. И кк они тебе?

Еще не договорив, я понял оскорбительность своего вопрос

– Русский мстер, – отчекнил он, – кк никто другой проник в лбиринты слвянской души.

Судя по взлету риторики, он, кжется, взял себя в руки. Я спросил, что еще у этого мстер он читл.

Он нзвл две-три вещи, и среди них – «Двойник».

Я спросил, видит ли он, читя, героев Достоевского тк же ясно, кк в книгх Конрд, и не собирется ли прочесть все его сочинения целиком.

– По првде скзть, нет, – кжется, см удивляясь, ответил он.

Я спросил, что он сейчс пишет. Он скзл, что зкнчивет книгу стихов, которую нзовет, вероятно, «Крсные пслмы». Или «Крсные ритмы».

– Что ж, почему бы и нет? – отозвлся я. – Дорог тут проторен, д еще ккя: лзурные стихи Дрио, серя песенк Верден.

Не отвлекясь н мои слов, он объяснил, что его книг воспевет бртство людей всей земли. И что современный поэт не впрве отворчивться от своей эпохи.

Я подумл и спросил, неужели он в смом деле чувствует себя бртом всех н свете. К примеру, всех сотрудников бюро ритульных услуг, всех почтльонов, всех водолзов, всех ночующих н тротурх у домов с четными номерми, всех потерявших голос и тк длее. Он ответил, что его книг посвящен неисчислимым мссм угнетенных и отверженных.

– Твои мссы угнетенных и отверженных, – отозвлся я, – попросту бстркция. Если н свете кто и существует, то лишь отдельные люди. «Вчершний человек – уже не тот, что сегодняшний», – учил один грек. И, может быть, мы с тобой, сидящие сейчс вдвоем н этой скмье то ли в Женеве, то ли в Кембридже, нилучшее тому подтверждение. Если не брть неумолимых стрниц Истории, пмятные события в жизни обходятся, кк првило, без пмятных фрз. Умирющий силится вспомнить ккую-то виденную в детстве кртинку, солдты перед боем болтют о пустякх или о своем сержнте. Нш встреч был невероятной, и мы, говоря нчистоту, окзлись к ней не готовы. Зчем-то перешли н литертуру и, боюсь, я не удержлся от фрз, которые обычно говорю репортерм. мой льтер эго верил в изобретение или открытие новых метфор, я – лишь в те, которые отвечют внутренним и общепринятым связям и с которыми двно свыклось вообржение. Стрость и зкт, сон и жизнь, бег времени и реки. Я стл делиться с ним мыслями, которые через несколько лет изложил в книге.

Впрочем, он меня почти не слушл. И вдруг спросил:

– Но если вы действительно были мной, то кк вы могли не зпомнить встречу с пожилым господином, который в 1918 году уверял вс, что он – тоже Борхес?

Об этой згвоздке я не подумл. И ответил без большой уверенности:

– Может быть, происшествие было до того невероятно, что я пострлся все збыть.

Он решился робко спросить:

– А н пмять вы не жлуетесь?

Я осознл, что для юноши, не достигшего и двдцти лет, человек з семьдесят выглядит мертвецом. И ответил:

– Он не слишком отличется от збвения, но пок еще удерживет то, чем ее отягощют. Я взялся изучть нглосксонский и считюсь не последним учеником.

Для сновидения нш бесед длилсь уже слишком долго. Вдруг меня осенило.

– Могу хоть сейчс докзть, – обртился я к нему, – что я – не твой сон. Вот послушй эту строку – ты ее никогд не читл, я помню.

Я медленно прочитл знменитый стих:

L'hydre-univers tordant son corps ecaille d'astres1.

И почувствовл, кк он порзился и змер. Потом он вполголос повторил ее, лскя губми кждое чудесное слово.

– Д, – пробормотл он. – Мне ничего подобного не нписть.

Гюго н минуту сблизил нс.

Перед этим он, помню, с жром деклмировл небольшую вещь Уитмен, где поэт вспоминет ту рзделенную с другом ночь у моря, когд он был по-нстоящему счстлив.

– Если Уитмен пишет о ней, – зметил я, – знчит, он по ней томился, но тк и не узнл ее няву. Стихи здевют нс когд в них угдывешь желние, не отчет о случившемся.

Он смотрел н меня, потеряв др речи.

– Нет, вы его не знете, – в конце концов воскликнул он – Уитмен не способен солгть.

Не нпрсно нс рзделяло полстолетия. Слушя нш рзговор людей рзного читтельского опыт и вкусов, я почувствовл, что нм друг друг не понять. Слишком мы были рзными, слишком похожими. Мы не обмнывлись друг в друге, это всегд зтрудняет дилог. Кждый из нс криктурно передрзнивл другого. Уродливя ситуция чересчур зтянулсь. Ни советы, ни спор ни к чему бы не привели: он был обречен стть мной.

Тут мне вспомнилсь одн из колриджевских фнтзий. Кому-то у него приснилось, что он побывл в рю и в докзтельство этого получил цветок. Проснувшись, он сжимет цветок в руке.

Мне пришл в голову похожя выдумк.

– Послушй, – скзл я, – у тебя есть ккие-нибудь деньги?

– Есть, – откликнулся он. – Фрнков двдцть. Сегодня вечером я позвл в «Крокодил» Симон Жиклинского.

– Передй Симону, что он будет изучть медицину в Круже и сделет много хорошего... А теперь дй мне одну монетку.

Он достл три серебряные монеты, несколько медных. И не понимя, зчем, протянул мне серебряную.

А я дл ему один из тех неосмотрительных мерикнских бнкнотов, которые рзличются по достоинству, но всегд одинковы по рзмеру. Он в него ждно вгляделся.

– Не может быть, – воскликнул он. – Здесь стоит дт – 1964 год.

(Несколько месяцев спустя мне скжут, что дт н бнкнотх не ствится.)

– Это чудо, – в конце концов выговорил он, – чудес внушют стрх. Те, кто увидел воскресение Лзря тоже, думю, пришли в ужс.

Ничто не способно нс изменить, подумл я. Всё те же ссылки н книжную мудрость.

Он в клочья порвл бнкнот, мне оствил монету.

Я было подумл бросить ее в реку. Дуг, описння нырнувшей в воду серебряной монетой, могл бы подрить моему рсскзу живую детль, но судьб решил инче.

Я ответил, что сверхъестественное, стоит ему повториться, уже не пугет. И предложил встретиться звтр н этой же скмье, нходящейся в двух рзных местх и эпохх.

Он для виду соглсился и, не взглянув н чсы, скзл, что ему пор. Мы об кривили душой, и кждый знл, что собеседник лжет. Я скзл, что и з мной вот-вот придут.

– Придут? – удивился он.

– Д. В мои годы ты тоже почти ослепнешь. Будешь видеть одну желтую мглу д еще отличть свет от тени. Но не бойся. В постепенной слепоте тргедии нет. Это похоже н долгий летний вечер.

Мы простились, не подв друг другу руки. Н звтршнюю встречу я не пошел. Другой, скорей всего, тоже.

Я долго думл об этой встрече, хотя никому о ней не рсскзывл. И, кжется, понял, в чем дело. Встреч н смом деле был, но другой рзговривл со мной во сне и поэтому смог меня збыть; я же говорил с ним няву, и воспоминние мучет меня по сей день.

Я приснился другому, но снился ему, строго говоря, не я. Ему снилсь, кк я теперь понимю, несуществующя дт н доллровой бумжке.

Ульрик

Harm tekr sverthit Gram ok leggr i methal theira bert.

«VokungaSaga», 27

Он берет меч Грм и клдет его обнженным между собой и ею.

«Сг о Вёльсунгх» (древнеисл.; перевод Б. Ярко).

В рсскзе я буду придерживться рельности или, по крйней мере, своих воспоминний о рельности, что, в конце концов, одно и то же. События произошли недвно, но в литертурном обиходе, кк известно, принято дописывть подробности и зострять кценты. Я хочу рсскзть о встрече с Ульрикой (не зню и, видимо, никогд не узню ее имени) в Йорке. Все происшествие зняло вечер и утро.

Конечно, я мог бы придумть, что в первый рз увидел ее у «Пяти сестер», под не зпятннными ничьим вообржением витржми, которые пощдили кромвелевские иконоборцы, но н смом деле мы познкомились в зльчике «Northern Inn»2, з стенми город. Было полупусто, он сидел ко мне спиной. Ей предложили выпить, последовл откз.

– Я феминистк, – бросил он, – и не собирюсь подржть мужчинм. Мне отвртительны их тбк и спиртное.

Фрз был рссчитн н успех, я понял, что ее произносят не впервые. Потом я узнл, до чего эт мысль не в ее хрктере; впрочем, нши слов чсто непохожи н нс.

Он, по ее словм, опоздл в здешний музей, но ее пустили, узнв, что посетительниц из Норвегии.

Кто-то зметил:

– Норвежцы не в первый рз в Йорке.

– Д, – подхвтил он. – Англия был ншей, но мы ее потеряли. Если человек вообще может хоть чем-то влдеть или что-то терять.

И тогд я увидел ее. У Блейк где-то говорится о девушкх из нежного серебр и ярого золот. Ульрик был золото и нежность. Высокя, подвижня, с точеным лицом и серыми глзми. Но поржл в ней дже не внешность, выржение спокойной тйны. Бегля улыбк делл ее еще отрешенней. Н ней было черное плтье, что редкость в северных крях, где пестротой пытются скрсить блеклое окружение. По-нглийски он говорил чисто, точно, лишь слегк подчеркивя «р». Я не нблюдл з ней, все это понемногу вспомнилось позже.

Нс предствили. Я скзл, что преподю в Андском университете в Боготе, и пояснил, что колумбиец.

Он здумчиво спросил:

– А что знчит быть колумбийцем?

– Не зню, – ответил я. – Вопрос веры.

– То же смое, что норвежкой, – зметил он.

О чем еще говорилось тем вечером, не помню. Нутро я рно спустился в столовую. З окнми выпл снег; пустоши тонули в рссветном солнце. Мы были одни. Ульрик позвл меня з свой столик. Он скзл, что любит гулять в одиночку.

Я вспомнил шутку Шопенгуэр и возрзил:

– Я тоже. Можем отпрвиться вдвоем.

Мы двинулись по свежему снегу. Вокруг не было ни души. Я предложил добрться до Торгейт, спустившись несколько миль по реке. Я уже знл, что люблю Ульрику, и хотел идти рядом с ней одной.

Вдруг издли донесся вой волк. Я ни рзу не слышл волчьего воя, но понял, что это волк. Ульрик не изменилсь в лице.

Внезпно, словно думя вслух, он произнесл:

– Несколько жлких мечей вчер в Йорк-Минстере тронули меня сильнее, чем громдные корбли в музее Осло.

Нши пути рсходились. Вечером Ульрик отпрвлялсь в Лондон, я – в Эдинбург.

– Хочу пройти по Оксфорд-стрит, – скзл Ульрик, – где Де Куинси искл свою Анну, потеряв ее в лондонском многолюдье.

– Де Куинси, – отозвлся я, – перестл искть. А я, вот уже столько лет, все ищу.

– И кжется, ншел, – уронил он вполголос.

Я понял, что сейчс может сбыться смое невероятное, и стл целовть ее губы и глз. Он мягко отстрнилсь и, помолчв, скзл:

– Я стну твоей в Торгейте. А пок не трогй меня. Прошу, тк будет лучше.

Для строго холостяк обещние любви – нечянный др. Сулящя чудо впрве диктовть условия. Я вспомнил свою юность в Попйяне и девушку из Техс, светловолосую и гибкую, кк Ульрик, которя отвергл мою любовь.

Я не сделл ошибки, спросив, любит ли он меня. Я понимл, что окжусь не первым и не остнусь последним. Это приключение, видимо, итоговое для меня, было для этой блестящей и решительной воспитнницы Ибсен одним из многих.

Мы шли, взявшись з руки.

– Все это похоже н сон, – скзл я, – мне никогд не снятся сны.

– Кк тому црю, – откликнулсь Ульрик, – который не видел снов, пок волшебник не усыпил его в свинрне. – И через миг добвил: – Послушй. Сейчс зпоет птиц.

Спустя мгновение послышлсь трель.

– В этих крях верят, – скзл я, – что обреченные н смерть могут предскзывть будущее.

– Я и обречен, – был ответ.

Я ошеломленно посмотрел н нее.

– Пойдем через лес, – нстивл я. – Тк короче.

– В лесу опсно, – отвечл он.

Пошли пустошью.

– Если бы эт минут длилсь вечно, – прошептл я.

– «Вечность» – слово, зпретное для людей, – произнесл Ульрик и, чтобы смягчить высокопрность, попросил повторить мое имя, которого не рсслышл.

– Хвьер Отрол, – выговорил я.

Он попробовл повторить и не смогл. У меня имя «Ульрикке» тоже не получилось.

– Буду звть тебя Сигурдом, – скзл он с улыбкой.

– Если тк, – ответил я, – то ты – Брюнхильд.

Он змедлил шг.

– Знешь эту сгу? – спросил я.

– Конечно, – отозвлсь он. – Тргическя история, которую гермнцы испортили потом своими «Нибелунгми».

Я не стл спорить и скзл ей:

– Брюнхильд, ты идешь тк, словно хочешь, чтобы н ложе между нми лежл меч.

Но мы уже стояли перед гостиницей. Я почему-то не удивился, что он тоже звлсь «Northern Inn». С верхней площдки Ульрик крикнул мне:

– Слышишь, волк? В Англии волков не остлось. Иди скорей.

Поднимясь, я зметил, что обои н стенх – во вкусе Уильям Моррис: темно-крсные, с узором из плодов и птиц. Ульри-вошл первой. Темня комнтк был низкой, кк чердк. Долгождння кровть повторялсь в смутном стекле, и ш невшя полировк дерев нпомнил мне о зеркле в Библии. Ульрик уже рзделсь. Он нзывл меня по имени: «Хвьер». Я почувствовл, что снег повлил гуще. Вещи и зеркл исчезли Меч не рзделял нс. Время текло, кк песок. Век з веком длилсь во тьме любовь, и обрз Ульрики в первый и последний рз был моим.

Конгресс

Us s'acheminerent vers un chateau immense, au fron-tispice duquel on lisait:

«Je n'appartiens a personne et j'ap-partiens a tout le monde. Vous у etiez avant que d'y entrer et vous у serez encore quand vous en sortirez».

Diderot, «Jacques Le Fatalists et son Maitre» (1769)

Нпрвились они к огромному змку, н фронтоне которого крсовлсь ндпись:

«Я не приндлежу никому и приндлежу всем. Вы бывли тм прежде, чем вошли, и остнетесь после того, кк уйдете».

Дидро – «Жк-фтлист и его Хозяин» (1769) (фрнц.; перевод Г. Ярко).

Мое имя – Алексндр Ферри. В нем слыштся отзвуки битв. но ни победня стль, ни великя тень мкедонц – по выржению втор «Ндгробий», почтившего меня своей дружбой, – не имеют ни млейшего кстельств к непримечтельному седому человеку, црпющему эти строки в одном из верхних этжей особняк н улице Снтьяго-дель-Эстеро в южных квртлх столицы, где уже нет ничего от Юг. Мне з семьдесят и вот-вот стнет н год больше; я преподю нглийский нескольким желющим. Из зстенчивости, легкомыслия или по иным причинм я вовремя не женился и живу один. Одиночество меня не мучит, ведь н себя и собственные слбости уходит столько сил. Змечю, что нчл стреть: первый признк – потеря внимния и интерес к новостям, в которых не вижу по сути ничего, кроме достточно небогтых вриций. В молодости меня увлекли зкты, пригороды и отчяние, теперь – рссветы в центре и покой. Больше не игрю Гмлет. Стл членом консервтивной пртии и одного шхмтного клуб, куд зхживю исключительно кк зритель, порою нервнодушный. Любопытные могут откопть где-то среди сумрчных полок Нционльной библиотеки н улице Мехико экземпляр моего «Крткого обозрения нлитического язык Джон Уилкинс», который следовло бы переиздть хотя бы для того, чтобы выпрвить или, по меньшей мере, проредить бесчисленные опечтки. Говорят, новый директор Библиотеки – литертор, отдющийся изучению древних языков, будто нынешние для него недостточно стры, и нпыщенному преклонению перед выдумнным Буэнос-Айресом, прибежищем поножовщиков. Никогд не искл с ним знкомств. Я появился в столице в 1899 году, и случй только рз столкнул меня с поножовщиком или слывшим з ткового. Будет время, я еще рсскжу об этом.

Я уже говорил, что одинок; н днях сосед по этжу, слыхвший от меня о Фермине Эгурене, передл, что тот скончлся в Уругве, в Пунт-дель-Эсте.

Смерть человек, который вовсе не был мне другом, тем не менее опечлил меня. Теперь я зню, что совершенно одинок: я единственный в мире хрнитель всего происшедшего– Конгресс, пмять о котором ни с кем не могу рзделить. Я последний из его учстников. Конечно, учстники его – все люди н свете, других н земле просто нет, но все-тки я н особом счету. Я зню о своем учстии, чем и отличюсь от несчетных сортников, нынешних и грядущих. Првд, седьмого феврля 1904 мы поклялись всем святым – есть ли н земле что святое или, нпротив, то, что не свято? – не рскрывть историю Конгресс, но столь же твердо могу скзть, что сегодняшнее мое клятвопреступничество входит в его историю. Это зверение звучит не слишком врзумительно, зто, ндеюсь, рзожжет любопытство моих возможных читтелей.

Кк бы тм ни было, я беру н себя непростую здчу. Мне никогд, дже в письмх, не случлось прибегть к повествовтельному жнру. Кроме того – и это смое вжное! – моя история совершенно невероятн. Для нее подошло бы перо Хосе Фернндес Ирлы, неспрведливо збытого втор книги стихов «Ндгробья», но теперь уже поздно. Пострюсь не искжть фкты сознтельно, но боюсь, что по беспечности и неопытности совершу ошибку – и не одну.

Не вижу смысл в точных дтх. Нпомню только, что приехл из моей родной провинции Снт-Фе в 1899 году. Нзд я уже никогд не возвещлся, свыкшись с Буэнос-Айресом, нимло меня не привлеквшим, кк свыкются собственным телом или зстрелым недугом. Без особых чувств думю о том, что скоро умру; кстти, еще и поэтому пор перестть отвлекться и перейти нконец к рсскзу.

Годы не меняют ншей сути, если он у нс вообще есть: т же сил, что привел меня однжды вечером н Всемирный Конгресс, куд рньше укзл мне путь в редкцию «Последних известий». Жизнь гзетчик предствлялсь бедному юнцу из провинции смой ромнтикой – точно тк же, кк бедному столичному юнцу – жизнь гучо или поденщик в усдьбе. Не стыжусь своей мечты стть гзетчиком, хотя сегодня это рутинное знятие и кжется мне пресным. Помню, мой коллег Фернндес Ирл говривл, будто гзетчик дресуется к збвенью, он же хотел бы обрщться к пмяти и вечности. В то время он уже, кк было принято выржться, чекнил сонеты, которые поздней с незнчительными доделкми появились н стрницх «Ндгробий».

Не могу скзть точно, когд я услышл о Конгрессе. Может быть, в тот вечер, кк нш кссир впервые отсчитл мне жловнье и я, решив отметить нчло полнопрвной жизни в столице, приглсил Ирлу поужинть. Тот извинился, скзв, что не может пожертвовть Конгрессом. Я срзу понял, что речь не об ляповтом зднии с куполом в глубине улочки, нселенной испнцми, о вещх горздо более потенных и вжных. О Конгрессе упоминли в рзговорх: одни – с откровенным ехидством, другие – вполголос, третьи – с беспокойством или интересом, но все, кк я понял, с чужих слов. Спустя неделю-другую Ирл приглсил меня отпрвиться вместе. Необходимые формльности, сообщил он, улжены.

Было девять-десять вечер. В трмве Ирл рсскзл, что предврительные обсуждения проводятся по субботм и что дон Алехндро Гленкоэ, может быть, тронутый совпдением нших имен, уже подписл мои бумги. Мы вошли в кондитерскую Гс. Человек пятндцть—двдцть учстников сидели з большим столом; не зню, был ли сцен или ее ндстроил пмять. Председтеля я угдл с первого взгляд, хотя не видел ни рзу. Дон Алехндро, господин в летх, с умным лицом, серыми глзми и седеющей рыжевтой бородкой, держлся с достоинством. Кждый рз я видел его в темном сюртуке. Сидя, он скрещивл пльцы, опирясь н нблдшник трости. Он был крепкого сложения и высокого рост. Слев сидел человек нмного моложе, ткже рыжеволосый, но его яркя рыжин нпоминл огонь, тогд кк бородк дон Алехндро – скорее опль. Сосед спрв был длиннолиц, с пугюще низким лбом, с иголочки одет. Все зкзли кофе, кое-кто – полынной. Мне срзу бросилось в глз присутствие женщины, единственной среди стольких мужчин. Н другом конце стол сидел мльчик в мтроске, лет десяти, он вскоре зснул. Был еще протестнтский пстор, дв явных еврея и негр с шелковым плтком н шее, щеголявший, н мнер здешних сорвиголов из збегловки, костюмом в обтяжку. Перед негром и мльчиком стояло по чшке шоколд. Больше не помню никого, кроме господин Мрсело дель Мсо, обходительного человек и проникновенного собеседник, которого, сожлению, позже не встречл. У меня сохрнилсь скверня истертя фотогрфия одного из собрний, которую я не рискну обнродовть, поскольку костюмы того времени, тогдшние прически и усы придют присутствующим ккой-то шутовской, дже зтрпезный вид, совершенно изврщя смысл сцены. Любое сообщество порождет свой язык и свои обряды. Ритул Конгресс, тк и оствшегося для меня чем-то вроде сн, требовл, сколько помню, чтобы учстники не торопились рскрывть свои цели и имен сортников. Я довольно скоро сообрзил, что моя здч – никого и ни о чем не спршивть, почему и не беспокоил Фернндес Ирлу, который, в свою очередь, не спешил поделиться со мной. Я не пропускл ни одной субботы, но лишь через несколько месяцев нчл рзбирться в обстновке. Со второй встречи моим соседом по столу окзлся Донльд Рен, инженер Южной железной дороги, нчвший двть мне уроки нглийского.

Дон Алехндро не отличлся многословьем; остльные дресовлись к нему нпрямую, но говорили, чувствовлось, для него и в рсчете н его одобрение. Довольно было неторопливого взмх руки, чтобы тем диспут тут же сменилсь. Мло-помлу я узнл, человек слев от председтеля носит чудное имя Туирл3. Помню его неуверенный вид, чсто отличющий людей большого рост, которые пригибются, словно боясь высоты. Он любил поигрывть медной буссолью, нередко збывл ее н столе. В конце 1914 год он погиб рядовым индского пехотного полк. Тот же, что обычно сидел спрв, юнош со скошенным лбом по имени Фермин Эгурен, окзлся племянником председтеля. Не верю в мистический метод (смый искусственный из возможных) и предпочитю изложить рзом то, что понимл лишь постепенно. Но прежде хочу еще рз нпомнить читтелю мое тогдшнее положение: нищий юнец из зхолустного селения Ксильд, сын фермеров, я приехл в Буэнос-Айрес н вдруг очутился, нсколько мог понять, в тйном средоточии столицы, может быть, кто знет, и всего мир. Прошло полвек, но я и сегодня чувствую, кк у меня внчле – и длеко не в последний рз – буквльно темнело в глзх.

Изложу только фкты, и кк можно короче. Нш председтель, дон Алехндро Гленкоэ, был уругвйским помещиком и влдел землей н грнице с Брзилией. Его отец, родом из Абердин, обосновлся н ншем континенте в середине прошлого век. Он привез с собой сотню книг, которые, вынужден признть, дон Алехндро только и прочел з всю .жизнь. (Упоминю о рзных книгх, которые см держл в рукх, поскольку в одной из них – нчло моей истории. ) Скончвшись, первопоселенец оствил дочь и сын – впоследствии ншего председтеля. Дочь же вышл змуж з одного из семейств Эгуренов и стл мтерью Фермин. Однжды дон Алехндро попытлся пройти в депутты, но влсти зкрыли перед ним двери в уругвйский конгресс. Тогд он взорвлся и решил основть свой Конгресс, придв ему смые широкие полномочия. Он вспомнил описнную н одной из огнедышщих стрниц Крлейля судьбу некоего Анхрсис Клотц, фнтик богини Рзум, который возглвил тридцть шесть чужестрнцев и объявил себя перед Прижской ссмблеей «глштем род человеческого». Вдохновленный его примером, дон Алехндро змыслил создть Всемирный Конгресс, предствляющий людей всех нций. Местом предврительных собрний стл кондитерскя Гс; кт открытия, н подготовку которого отвели четыре год, плнировлся в резиденции дон Алехндро. Он, кк и многие уругвйцы, не приндлежл к приверженцм Артигс, любил Буэнос-Айрес, но предпочел собрть Конгресс у себя н родине. Збвно, что нзнченные сроки исполнились прямо-тки с невероятной точностью.

Внчле кждый из нс получл некоторую твердую сумму н предствительские рсходы, но потом одушевивший всех пыл подвигнул Фернндес Ирлу, нищего, кк и я, откзться от денег, что немедленно повторили другие. Мер окзл свое блготворное действие, отделив овец от козлищ: число учстников сокртилось, и остлись лишь смые верные. Оплту сохрнили только ншему секретрю Норе Эрфьорд, не рсполгвшей иными доходми и звленной обязнностями. Оргнизовть сообщество предствителей всего мир – здч не из простых. Письм и телегрммы буквльно сновли туд и обртно. О своем соглсии уведомили предствители Перу, Днии и Индостн. Некий боливиец сообщил, что его родин полностью отрезн от моря, и выдвинул предложение обсудить этот плчевный изъян в рмкх ближйшей встречи.

Туирл, приверженец ясности, объявил, что перед Конгрессом стоит проблем философского свойств. Обеспечить предствительство всех людей н свете – то же смое, что определить точное число плтоновских рхетипов, эт згдк зводил в тупик мыслителей не одного столетия. Скжем, дон Алехндро, чтобы не ходить длеко з примером, может предствлять землевлдельцев, но, кроме того, еще и уругвйцев, и великих предтеч, и рыжебородых, и восседющих в кресле. А Нор Эрфьорд? Он из Норвегии. Тк будет ли он предствлять секретрей, норвежек или попросту милых дм? Достточно ли одного инженер, чтобы предствить всех, исключя новозелндцев?

По-моему, н этом месте и вклинился Фермин.

– Ферри будет предствлять мкронников, – бросил он, осклбясь.

Дон Алехндро сурово глянул н него и с рсстновкой зметил:

– Господин Ферри будет предствлять иммигрнтов, поднимющих своими трудми уровень стрны.

Фермин Эгурен меня терпеть не мог. У него, кк ему кзлось, было чем кичиться: уругвец, д еще урожденный, любимец дм, клиент дорогостоящего портного и – уж не зню, что тут змечтельного, – потомок бсков, нрод, который, н мой взгляд, только тем и знимлся н обочинх истории, что доил коров.

Пустячный случй усугубил ншу вржду. После одного из собрний Эгурен предложил повеселиться где-нибудь н улице Хунин. Я не видел в том ничего интересного, но соглсился, чтобы не подствляться под его обычные издевки. Мыс Фернндесом Ирлой держлись рядом. Уже выходя из зведения, нш компния столкнулсь с кким-то верзилой. Слегк перебрвший Эгурен отодвинул его. Тот згородил путь и бросил:

– Кто хочет выйти, пусть попробует вот этого.

Помню, кк в темном подъезде блеснул нож. Эгурен в ужсе отпрянул. Мне было не но себе, но отврщение пересилило стрх. Я сунул руку з борт пиджк, словно нщупывя оружие, и твердо скзл:

– Выйдем н улицу.

Незнкомец ответил уже другим голосом:

– Вот ткие прни по мне. Проверк, приятель.

Он от души рсхохотлся.

– Мои приятели думют, когд говорят, – отчекнил я, и мы вышли.

Человек с ножом двинулся в зл. Потом мне объяснили, что его зовут Тпи Предес или что-то в этом роде и что он известный здир. Уже н улице Ирл, который держлся спокойно, хлопнул меня по плечу и воскликнул:

– Из нс троих ты один – нстоящий мушкетер. Д здрвствует д'Артньян!

Фермин Эгурен тк и не смог збыть, что я окзлся свидетелем его позор.

Собственно, сейчс – и только сейчс – нчинется история. Н предыдущих стрницх описны лишь условия, которые потребовлись удче или судьбе, чтобы произошло смое невероятное и, скорее всего, единственное событие всей моей жизни. Дон Алехндро всегд был в центре собрний, но мло-помлу мы с удивлением и тревогой стли понимть, что нстоящий нш председтель – Туирл. Этот редкостный тип с плменными усми зискивл перед Гленкоэ и дже перед Фермином Эгуреном, но тк шржировнно, что это походило н криктуру и не роняло достоинств. Гленкоэ гордился своим богтством, и Туирл сообрзил, что для успех любого проект достточно объявить, будто рсходы н него, увы, нм не по силм. Внчле, нсколько понимю, Конгресс был всего лишь млопонятным словом; Туирл рз з рзом предлгл ствить дело н все более широкую ногу, и дон Алехндро неизменно соглшлся. Мы словно окзлись в центре рстущего до бесконечности круг. Нпример, Туирл зявил, что Конгрессу не обойтись без библиотеки спрвочных издний; служивший в книжной лвке Ниренштейн стл посылть нм тлсы Юстус Пертес и рзличные объемистые энциклопедии, нчиня от «Historia naturalis»4 Плиния и «Speculum»5 Винцент из Бове до пленительных лбиринтов (в мыслях произношу эти слов голосом Фернндес Ирлы) прослвленных фрнцузских энциклопедистов, «Бритники», Пьер Лрусс, Брокгуз, Лрсен, Монтнер и Симон. Помню, кк блгоговейно глдил переплетенные в шелк том некоей китйской энциклопедии, чьи зботливо выведенные знчки кзлись мне тинственней пятен н шкуре леопрд. Тогд я не мог предвидеть конц, который их постиг, о чем, впрочем, нимло не сожлею.

Дон Алехндро выделял среди других Фернндес Ирлу и меня, вероятно, потому, что мы одни перед ним не угодничли. Однжды он приглсил нс погостить несколько дней в его усдьбе «Кледония», которую уже отделывли поденщики-кменотесы.

После долгого плвния вниз по реке и перепрвы н плоту мы ступили поутру н другой берег злив. Потом нм пришлось ночевть н убогих постоялых дворх. отпирть и зпирть клитки огрд в Кучилья-Негр. Мы ехли в коляске; рвнин покзлсь мне просторней и безлюдней, чем у нс н ферме.

От усдьбы у меня остлись дв воспоминния: то, что я рисовл себе внчле и что увидел потом. Неизвестно, почему мне, будто сквозь сон, чудилось ккое-то невероятное сочетние полей в Снт-Фе с дворцом в Агус-Коррьентес. А н смом деле «Кледония» предствлял собой вытянутый дом из сырц с двусктной крышей и выложенной изрзцми глереей. Склдывлось впечтление, что строили ее в рсчете н суровый климт и долгие годы. Стены были едв ли не в метр толщиной, двери похожи н бойницы. Никому и в голову не пришло посдить хоть ккую-то зелень. Рссветы и зкты били прямо в окн. Згоны были кменные, несчетные коровы – худы и рогсты, спутнные хвосты лошдей волочились по земле. Я впервые попробовл прного мяс. Рботники тскли в торбх сухри; прикзчик кк-то обмолвился, что в жизни не ел свежего хлеб. Ирл спросил, где можно помыться; дон Алехндро широким жестом обвел горизонт. Ночью светил огромня лун; я вышел пройтись и остолбенел, увидев ее под охрной струс-ннду.

Не спдвшя з ночь жр донимл нестерпимо, мы превозносили прохлду. Комнт было много, все с низким потолком, необитемые н вид. Мы выбрли одну окнми н юг с двумя койкми, комодом, умывльным тзом и кувшином из серебр. Полы были земляные.

Нутро я отпрвился в библиотеку и отыскл в томх Крлейля стрницу, посвященную глштю род человеческого Анхрсису Клотцу, который подрил мне это утро и это одиночество. После звтрк, ткого же, кк ужин, дон Алехндро приглсил нс посмотреть, кк идет стройк. Лигу мы просккли верхом по полю. Ирл, с опской взлезший н коня, еле дотерпел. Прикзчик, не меняясь в лице, отметил:

– Отлично спешился горожнин.

Стройк был видн издлек. Человек двдцть мужчин возводили что-то вроде руин мфитетр. Помню лес и ступени, между которыми синело небо.

Несколько рз я пробовл рзговориться с гучо, но все понпрсну. Они чувствовли во мне чужк. Между собой —д и то нечсто – они употребляли испнский, огнусвленный н брзильский мнер. В них, бесспорно, смешлсь индейскя и негритянскя кровь. Все были крепкие, кряжистые; в «Кледонии» я впервые в жизни окзлся рослым. Большинство носили чирип, некоторые – бомбчи. Прктически никто не походил н рздвленных бедой героев Эрнндес или Рфэля Облигдо. По субботм после выпитого свирепели от пустяк. Я не видел ни одной женщины и ни рзу не слышл гитры.

Но больше, чем люди этого погрничья, меня порзил полня перемен в доне Алехндро. В столице он был обходительным, одержнным господином, в «Кледонии» – суровым, кк его предки, вождем род. По воскресеньям он с утр читл Писние не понимвшим ни слов пеонм. Кк-то вечером прикзчик, молодой прень, унследоввший должность отц, доложил, что один из рендторов схвтился н ножх с поденщиком. Дон Алехндро без спешки поднялся. Он подошел к сборищу, снял оружие, с которым обычно не рсствлся, передл его зметно трусившему прикзчику и шгнул между соперникми. Я услышл прикз:

– Бросьте ножи, прни. – Тем же спокойным голосом он добвил: – Двйте друг другу руки и рсходитесь. И чтобы никких склок.

Ему подчинились. Нутро я узнл, что прикзчик рссчитли.

Я чувствовл, кк одиночество зтягивет меня. Порой стновилось стршно, что я уже не вернусь в Буэнос-Айрес. Не зню, что испытывл Фернндес Ирл, но мы вдруг стли подолгу рзговривть об Аргентине и о том, что стнем делть, возвртившись. Вспоминлись львы у прдного в доме н улице Жужуй, рядом с площдью Онсе, фонрь нд кким-то кбчком, но привычные мест – никогд.

Я с детств был хорошим нездником; здесь я звел обыкновение по многу чсов прогуливться верхом. У меня и сейчс перед глзми вороной, которого я чще других седлл: думю, он уже сдох. Кжется, кк-то вечером или ближе к ночи я окзлся в Брзилии; грницу отмечли просто межевыми кмнями.

Мы уже потеряли счет дням, когд однжды, обычным вечером, дон Алехндро предупредил:

– Ложитесь порньше. Н зре выезжем.

Плывя вниз по реке, я был тк счстлив, что с нежностью думл дже о «Кледонии».

Субботние собрния возобновились. Уже н первом слово взял Туирл. Рссыпя обычные цветы риторики, он провозглсил, что библиотек Всемирного Конгресс не впрве огрничивться спрвочными издниями: клссическя словесность всех стрн и нродов соствляет истинное свидетельство времени и пренебрежение ею не может пройти безнкзнно. Доклд был одобрен. Фернндес и преподвтель лтыни доктор Крус взяли н себя отбор необходимых текстов. С Ниренштейном Туирл уже обсудил вопрос предврительно.

Вряд ли существовл в ту пору ргентинец, который не чял нйти в Приже землю обетовнную. Вероятно, смым нетерпеливым из нс был Фермин Эгурен, з ним, по иным резонм, следовл Фернндес Ирл. Для втор «Ндгробий» Приж ознчл Верлен и Леконт де Лиля, для Эгурен – усовершенствовнное продолжение веселых квртлов по улице Хунин. Здесь он, подозревю, ншел общую почву с Туирлом. По крйней мере, в следующий рз тот вынес н обсуждение проблему язык, н котором предстоит общться членм Конгресс, и предложил отпрвить для сбор соответствующей информции двух делегтов – в Лондон и Приж. Рди покзной беспристрстности он нзвл первым кндидтом меня, вторым, после мгновенной зпинки, своего друг Эгурен. Дон Алехндро, по обыкновению, соглсился.

Кжется, я уже писл, что в обмен н несколько уроков итльянского Рен посвятил меня в бездны нглийского язык. Нсколько возможно, мы обходились без учебников грммтики и специльных упржнений для новичков, прямо перейдя к стихм, чья форм требует крткости. Первой встречей с языком, нполнившим мою жизнь, стл мужественный «Реквием» Стивенсон, потом пришел черед бллд, открытых Перси для блгопристойного восемндцтого столетия. Перед отъездом в Лондон я узнл очровние Суинберн и с той поры, втйне чувствуя вину, усомнился в достоинствх лексндрийских строк Ирлы.

Я приехл в Лондон в нчле янвря 1902 год. Вспоминю первую лску снег, которого в жизни не видел и с тех пор не могу збыть. К счстью, нши пути с Эгуреном рзошлись. Я устроился в недорогом пнсионте н здворкх Бритнского Музея, в чьей библиотеке просиживл утр и вечер, отыскивя нречье, достойное Всемирного Конгресс. Не обходил я и универсльных языков: бредил эспернто, который в «Клендре души» нзвн «беспристрстным, кртким и простым», и волпюком, вознмерившимся исчерпть все мыслимые возможности язык, склоняя глголы и спрягя существительные. Обдумывл доводы в пользу и против воскрешения лтыни, ностльгические воспоминния о которой передются от столетия к столетию. И с головой ушел в обзор нлитического язык Джон Уилкинс, где смысл кждого слов определяется соствляющими его буквми. Здесь, под высоким куполом читльного зл, я и познкомился с Бетрис.

Я пишу общую историю Всемирного Конгресс, не свою личную, однко первя включет в себя вторую, кк и все прочие. Бетрис был высокой, гибкой, с тонкими чертми и огненной шевелюрой, которя могл бы нпомнить – но не нпоминл – мне о клонящемся Туирле. Ей не срвнялось и двдцти. Он покинул одно из северных грфств рди знятий филологией в лондонском университете. Мы с ней об не отличлись блеском родословной. Быть итльянкой по крови в Буэнос-Айресе все еще ззорно, но в Лондоне многие, кк он узнл, видят в этом дже что-то ромнтическое. Спустя несколько вечеров мы стли близки. Я предлгл ей руку и сердце, однко Бетрис Фрост, кк и Нор Эрфьорд, хрнил верность зветм Ибсен и не желл связывть свою свободу. От нее я услышл слово, которое тк и не решился произнести см. О, эти ночи, их теплый, один н двоих, полумрк, о любовь, незримой рекой струящяся в темноте, о миг счстья, когд кждый вмещет обоих, незтейливое, безмятежное счстье, о, эт близость, которой мы збывлись, чтобы збыться сном, о, первые проблески утр и я, не сводящий с нее открывшихся глз.

Н суровой брзильской грнице я умирл от ностльгии, но совершенно не чувствовл ее в кирпичном лбиринте Лондон, подрившем мне столько дорогого. Под рзными предлогми я отклдывл отъезд до смого конц год. Мы собрлись встретить Рождество вместе. Я обещл Бетрис, что добьюсь для нее от дон Алехндро приглшения вступить в Конгресс. Он, не вдвясь в детли, ответил, что двно хотел повидть южное полушрие и что ее двоюродный брт, зубной врч, обосновлся н Тсмнии. Он не пошл провожть меня до пристни, считя прощние высокопрным, бессмысленным прзднеством несчстья и не вынося никкой высокопрности. Мы рсстлись в библиотеке, где встретились год нзд. Я слбодушен и не дл ей дрес, чтобы не мучиться, ожидя писем.

Я змечл, что обртный путь короче прямого, но это плвние через Атлнтику, омрченное воспоминниями и тревогми, покзлось мне куд дольше прежнего. Мучительней всего было знть, что прллельно моей жизни – минут в минуту и ночь в ночь – Бетрис живет своею. Я нписл ей многострничное письмо, которое порвл, когд мы отчлили от Монтевидео. Я прибыл н родину в четверг, н пристни меня ждл Ирл. Мы вернулись в струю квртиру н улице Чили, проведя этот и следующий день з рзговорми и прогулкми. Мне хотелось снов ндышться Буэнос-Айресом. К моему облегчению, Фермин Эгурен все еще оствлся в Приже: возвртившись рньше, я, кзлось, кк-то смягчл слишком долгое отсутствие.

Ирл пребывл в отчянии. Фермин трнжирил в Европе чудовищные суммы и упорно игнорировл все прикзния немедленно возврщться. Иного, впрочем, я не ждл. Куд больше меня тревожило другое: в противовес Ирле и Крусу Туирл воскресил мксиму Плиния Млдшего, полгвшего, будто нет ткой скверной книги, которя не зключл бы в себе хорошего. А потому он нстоял н приобретении всех без изъятия номеров гзеты «Печть», трех тысяч четырехсот экземпляров «Дон Кихот», собрния писем Бльмес, университетских дипломов, бухглтерских счетов, лотерейных билетов и тетрльных прогрммок. Все это суть свидетельств своего времени, провозглсил он. Ниренштейн выступил в его поддержку; дон Алехндро «после трех громоглсных суббот» одобрил предложение. Нор Эрфьорд откзлсь от должности секретря, ее место знял новичок по фмилии Крпинский, игрушк в рукх Туирл. И теперь огромные прислнные пкеты без ктлогизции и обрботки громоздились в здних комнтх и холостяцкой клдовой дон Алехндро. В нчле июля Ирл еще неделю гостил в «Кледонии»; кменотесы бросили рботу н середине. Прикзчик н все рсспросы отвечл, будто тково рспоряжение хозяин и что если у него теперь чего вдоволь, тк это времени.

В Лондоне я подготовил отчет, но не о нем сейчс речь. В пятницу я с визитом и текстом отпрвился к дону Алехндро. Меня сопровождл Фернндес Ирл. День клонился к зкту, по дому рзгуливл юго-зпдный ветер. Перед воротми со стороны улицы Альсин торчл зпряження тройкой повозк. Я увидел гнущихся под тюкми людей, сносивших груз в дльний дворик, ими смовлстно рспоряжлся Туирл. Кк будто что-то предчувствуя, в доме собрлись и Нор Эрфьорд, и Ниренштейн, и Крус, и Донльд Рен, и кто-то еще из учстников. Нор обнял и поцеловл меня, нпомнив совсем другую. Негр, клняясь и лучсь, приложился к моей руке.

В одной из комнт квдртной дырой зиял вход в подвл. Кменные ступени терялись во тьме.

Вдруг послышлись шги. Я срзу понял, что это дон Алехндро. Он буквльно влетел.

Голос его изменился: перед нми был не тот влдеющий собой господин, что председтельствовл н нших субботних зседниях, и не богтый скотовлделец, клдущий конец ножевой дрке и деклмирующий своим пстухм Слово Божие, хотя, пожлуй, все-тки ближе ко второму Ни н кого не глядя, он прикзл:

– Книги из подвл тщите во двор. Все до последней.

Мы трудились около чс. В конце концов н земле дворик вырос высоченный штбель из книг. Все сновли туд и обртно, лишь дон Алехндро не шелохнулся.

Последовл новый прикз:

– Поджигйте.

У Туирл в лице не было ни кровинки. Ниренштейн пробормотл:

– Всемирному Конгрессу не обойтись без этих бесценных пособий, я отбирл их с ткой любовью.

– Всемирному Конгрессу? – переспросил дон Алехндро. Он едко рссмеялся, я в первый рз услышл его смех.

В рзрушении есть стрння рдость; языки огня с треском взвились, и мы, стоя у стен или рзойдясь по комнтм, вздргивли. Скоро во дворике остлись лишь ночь, вод и зпх горелого. Помню несколько уцелевших стрниц, они белели н земле. Нор Эрфьорд, питвшя к дону Алехндро нежность, которую испытывют молоденькие девушки к солидным мужчинм, бросил в пустоту:

– Дон Алехндро знет, кк поступть. Литертор до мозг костей, Ирл фористично отчекнил:

– Алексндрийскую библиотеку подобет сжигть рз в несколько столетий. И тогд дон Алехндро прорвло:

– То, что я скжу, мне нужно было понять четыре год нзд. Нш змысел тк огромен, что вбирет в себя – теперь я это зню – весь мир. Дело не в кучке шрлтнов, которые оглушют друг друг речми под нвесом збытой Богом усдьбы. Всемирный Конгресс нчлся вместе с мироздньем и будет жить, когд все мы уже обртимся в прх. Он – повсюду. Конгресс – это сожженные нми книги. Конгресс – это кледонцы, громившие легионы Цезрей. Конгресс —это Иов среди гноищ и Иисус н кресте. Конгресс—это никчемный сопляк, просживющий мое состояние с последней шлюхой

Я не смог удержться и прервл его:

– Дон Алехндро, я тоже виновт. Я двным-двно подготовил отчет, который принес только сегодня, и, трнжиря вши деньги, пропдл в Англии, потому что влюбился.

Дон Алехндро продолжл

– Я тк и предполгл, Ферри. Конгресс – это мои быки. Конгресс – это быки, которых я продл, и земли, которые мне больше не приндлежт.

Тут вклинился пронзительный голос Туирл:

– Вы хотите скзть, что продли «Кледонию»?

Дон Алехндро, .помолчв, ответил:

– Д, продл. Теперь у меня нет ни клочк земли, но я не рздвлен крхом, потому что понял. Вероятно, мы уже не увидимся, поскольку нужды в ншем Конгрессе больше нет. Но сегодня ночью мы в последний рз отпрвимся вместе посмотреть н Конгресс.

Он был просто пьян от восторг. Нс тронули его откровенность и пыл. Никому дже в голову не пришло, что он не в себе.

Н площди нняли шрбн. Я устроился н козлх рядом с возницей, и дон Алехндро скомндовл:

– Проедемся по городу, хозяин. Вези, куд глз глядят.

Негр, прилепившись н подножке, всю дорогу улыблся. Не зню, понимл ли он, что происходит.

Слов – это символы: они требуют общих воспоминний. Сегодня я могу рсскзть только свои, мне больше не с кем рзделить их. Мистики говорят о розе или поцелуе, о птице, в которой все птицы н свете, и солнце, вобрвшем в себя звезды и солнце рзом, о чше вин, сде или любовном соитии. Ни одн из этих метфор не подойдет, чтобы описть бесконечную ночь ликовния, вынесшую нс, устлых и счстливых, н берег зри. Мы почти не рзговривли, лишь колес и подковы звучвши н кмнях мостовой. Перед рссветом у темных и безропотных вод то ли Мльдондо, то ли Ричуэло Нор Эрфьорд низким голосом зтянул бллду о Птрике Спенсе и дон Алехндро подхвтил, не в лд повторяя то одну, то другую строку. Английские слов не отозвлись во мне обрзом Бетрис. Туирл з спиной пробормотл:

– Я зл желю, несу добро.

Нверное, что-то из виденного тогд живо и сегодня: крсновтый вл клдбищ «Реколет», желтя стен тюрьмы, двое мужчин в збегловке, тнцующих без музыки, дворик, по-шхмтному рсчерченный решеткой огрды, железнодорожный шлгбум, мой дом, рынок, бездоння влжня ночь, но смысл зключлся не в этих беглых детлях, они могли быть иными. Смое вжное, что мы кк один почувствовли: нш вымысел, нд которым кждый не рз посмеивлся, неопровержимо и потенно существует – это весь мир и мы в нем. Безндежно я долгие годы искл потом ощущение той ночи; порой оно словно бы воскресло в музыке, любви, смутном воспоминнии, но по-нстоящему вернулось лишь однжды утром, во сне. В чс ншей клятвы – не обмолвиться ни словом ни единому человеку – уже нступил суббот.Б/p>

Больше я никогд не виделся ни с кем, только с Ирлой. В рзговорх мы не возврщлись к тем временм, любое слово о них звучло бы кощунством. В 1914 году дон Алехндро Гленкоэ умер, его похоронили в Монтевидео. Ирл скончлся годом рньше.

С Ниренштейном мы однжды столкнулись н Лимской улице и сделли вид, что не узнем друг друг.

«There Are More Things»6

Пмяти Говрд Ф. Лвкрфт

Выдержв последний выпускной экзмен в Техсском университете в Остине, я получил известие, что в лтиномерикнской глуши скончлся от невризмы мой дядюшк Эдвин Арнетт. При встрече с чужой смертью кждый предется бесплодным сожленьям, укоряя себя з прежнее бессердечие. Люди збывют, что они – мертвецы, ведущие беседы с мертвецми. В университете я изучл философию; помню, кк дядюшк, не прибегя к вторитетм, рскрывл передо мною ее дивные головоломки в Крсной Усдьбе, неподлеку от Холмов. С помощью поднного н десерт пельсин он посвятил меня в иделизм Беркли; шхмтной доски хвтило для ознкомления с прдоксми элетов. Позже именно он дл мне прочесть труды Хинтон, здвшегося целью докзть рельность четвертого измерения, в чем читтель должен был удостовериться н примере хитроумных фигур из цветных кубиков. У меня и сейчс еще в пмяти призмы и пирмиды, которые мы сооружли тогд н полу кбинет.

Дядюшк служил инженером н железной дороге. Нкнуне отствки он принял решение поселиться в Турдере с ее почти деревенским уединением неподлеку от Буэнос-Айрес. Неудивительно, что постройку дом он поручил своему ближйшему другу Алексндру Мюиру. Этот суровый человек исповедовл суровое учение Нокс, дядюшк же, по обычю блгородного большинств той эпохи, считл себя вольнодумцем или, точнее, гностиком, интересуясь, однко, теологией, кк интересовлся коврными кубикми Хинтон и обдумнными кошмрми молодого Уэллс. Обожя собк, он присвоил своей громдной овчрке в пмять о родном и длеком Личфилде кличку Сэмюэл Джонсон.

Крсня Усдьб стоял н всхолмье, окруженном уходящими к смому горизонту зливными лугми. Дом, несмотря н рукрии вдоль огрды, сохрнял мрчный вид. Вместо обычной плоской крыши его стены и крохотные окн были приплюснуты двусктной черепичной кровлей и квдртной бшенкой с курнтми. Ребенком я свыкся с этим уродством, кк свыкешься со всеми несообрзностями, которые лишь в силу простого сосуществовния зовутся миром.

Я вернулся н родину в 1921 году. Дом, во избежние судебной волокиты, пустили с торгов; он достлся ккому-то чужку по имени Мкс Преториус, предложившему вдвое больше предельной цены. Подписв контркт, он приехл однжды под вечер с двумя подручными и свез в сточную кнву рядом с военной дорогой всю прежнюю мебель, книги и утврь. (С грустью вспоминю дигрммы в томикх Хинтон и огромный глобус.) Нутро хозяин встретился с Мюиром и предложил кое-что перестроить в доме, н что тот ответил возмущенным откзом. В конце концов з дело взялсь ккя-то столичня контор. Местные столяры откзлись зново обствлять особняк, и лишь некий Мрини из Глю принял условия Преториус. Ему пришлось две недели нпролет рботть по ночм при зкрытых ствнях. Ночью же в Крсную Усдьбу въехл и новый влделец. Окн тк и не отворялись, но по ночм можно было рзличить в пзх путинки свет. Кк-то утром молочник нткнулся у огрды н обезглвленный и обезобрженный труп овчрки. Зимой рукрии срубили. И никто больше не встречл Преториус, который, видимо, покинул стрну.

Подобные новости, понятно, не оствили меня рвнодушным. Признюсь, глвня моя черт – любопытство: оно не рз толкло меня то в объятия бсолютно чужой женщины, только чтобы узнть ее ближе, то к попыткм (совершенно, отмечу, безрезульттным) нйти удовольствие в опиуме, то к нлизу бесконечно млых, то н опсные приключения, об одном из которых я сейчс рсскжу. Итк, мне пришло в голову рсследовть случившееся.

Первым шгом было отпрвиться к Алексндру Мюиру. Я помнил его рослым и смуглым, нешироким в кости, но н свой лд крепким; теперь он был согнут годми, черня бород поседел. Он принял меня в доме, неотличимом от жилищ моего дядюшки, поскольку об восходили к кпитльной мнере прекрсного поэт и скверного рхитектор Уильям Моррис.

Нш рзговор вряд ли нзвли бы здушевным; не зря символ Шотлндии – репей. Однко я догдлся, что крепкий цейлонский чй и бесчисленные scones7 (которые хозяин, ломя, мкл в топленое молоко с мслом и медом, словно я все еще оствлся ребенком) были н смом деле скромным пиршеством кльвинист, которое он устроил племяннику строго друг. Их былые теологические споры нпоминли нстолько зтянувшуюся шхмтную пртию, что у противников, кзлось, уже нет иного выход, кроме кк действовть зодно.

Время шло, я все не мог приступить к делу. Повисло неловкое молчние, Мюир зговорил:

– Молодой человек (Young man), – скзл он, – думю, вы прибыли сюд не зтем, чтобы поболтть об Эдвине или о Соеди ненных Шттх, чьи порядки, кстти, меня ничуть не знимют. Вс будоржит по ночм продж Крсной Усдьбы и ее стрн ный покуптель. Меня тоже. Честно говоря, эт история мне не нрвится, но рсскжу все, что зню. А зню я, увы, немного.

Помолчв, он без спешки продолжил:

– Нездолго до смерти Эдвин его упрвляющий приглсил меня в контору. Тм окзлся и приходский священник. Они предложили мне сделть проект ктолической чсовни. Я нотрез откзлся. Я служу Создтелю и не пойду н подобную мерзость: воздвигть лтри для идолопоклонств.

Он смолк.

– Это все? – решился я спросить.

– Нет. Этот грязный Преториус тоже хотел, чтобы я рзрушил дом, который см создл, и возвел н его месте нечто чудовищное. Мерзость многолик.

Он сурово выговорил эти слов и встл.

Сворчивя з угол, я столкнулся с Дниэлем Иберрой. Мы знли друг друг, кк все в здешних крях. Он предложил пройтись. Меня никогд не знимли злодеи, и я уже предчувствовл серию пошлых, более или менее покрифических и непременно кроввых историй для збегловки, но уступил и принял приглшение. Почти стемнело. Когд издли н холме звиднелсь Крсня Усдьб, Иберр простился. Я спросил, в чем дело. Ответ порзил меня.

– Я првя рук у дон Фелипе. Слбком меня еще никто не звл. Ты же помнишь того прня, Ургоити из Дроздов, кк он со мной посчитться хотел и что с ним стло. Тк вот. Еду я кк-то с вечеринки. И шгх в ст от имения чувствую: кто-то здесь есть. Мой серый в яблокх тк и рвнул, не удержи я его д не нпрвь в колею, не было бы у нс сегодня рзговор. Только вспомню, что мне тогд привиделось, кровь стынет.

И, выйдя из себя, он грязно выруглся.

Этой ночью я не сомкнул глз. Под утро мне пригрезился рисунок в мнере Пирнези, я его никогд не видел, если и видел, то позбыл: он изобржл лбиринт. Кменный мфитетр в окружении киприсов, он возвышлся нд их верхушкми. Ни дверей, ни окон – лишь бесконечня верениц сквжин по вертикли. Я пытлся рзглядеть минотвр в подзорную трубу. Нконец я его увидел. Это было чудовище из чудовищ: н земле рстянулся человек с головою дже не бык, скорее бизон и, кзлось, спя и грезил. О чем или о ком?

Вечером я прошел мимо Усдьбы. Ворот были н зпоре, прутья решетки прогнуты. Стрый сд зрос бурьяном. Спрв тянулся неглубокий, истоптнный по крям ров.

Оствлся еще один вринт, но я не хотел спешить – и не только из-з его бесполезности, но и потому, что з ним ждл неизбежный и последний шг.

Без особых ндежд я отпрвился в Глю. Столяр Мрини окзлся дородным и цветущим итльянцем, уже в летх, приветливым и зурядным. Стоило лишь посмотреть н него, чтобы рзом отбросить все придумнные нкнуне уловки. Я вручил ему визитную крточку, которую он во весь голос торжественно прочел, с почтением поклонившись н слове Lдоктор¦. Я пояснил, что интересуюсь обстновкой, которую он изготовил для дом моего дядюшки в Турдере. Его кк прорвло. Я дже не пытлся зписть все эти нескончемые и усиленные жестми слов, когд он вдруг объявил, что любое, пусть смое невероятное желние клиент – для него зкон и что рботл он в точности по зкзу. Порывшись в рзных ящикх, он сунул мне ккие-то непонятные бумг, подписнные неуловимым Преториусом. (Видимо, меня сочли двоктом.) Прощясь, он уверял, что з все золото мир не вернулся бы в Турдеру, особенно – в имение. Слово клиент священно, добвил он, но, по его скромному мнению, господин Преториус – сумсшедший. Потом, словно зстыдившись, он смолк. Больше я не сумел вытянуть из него ни слов.

Подобный результт я предвидел, но одно дело – предвидеть и совсем другое – добиться.

Много рз я говорил себе, что единствення тйн – это время, бесконечное переплетение прошлого, нстоящего и будущего всегд и никогд. Но все мои смоуглубленные рзмышления ни к чему не вели: посвятив очередной вечер штудиям Шопенгуэр или Ройс, я ночь з ночью бродил все по тем же дорогм вокруг Крсной Усдьбы. Иногд я рзличл нверху более яркий свет, порой слышлся стон. Тк продолжлось до девятндцтого янвря.

Это был один из тех буэнос-йресских дней, когд чувствуешь себя не просто опрокинутым или доведенным, но прямо-тки рздвленным духотой. В одинндцть ночи рзрзилсь буря. Снчл – южный вихрь, потом – ливневый обвл. Я искл хоть дерево, чтобы укрыться. При взрыве молнии в двух шгх от меня мелькнул решетк огрды. То ли в стрхе, то ли с ндеждой я тронул клитку. Он неожиднно подлсь. Я вошел, подтлкивемый шквлом. Земля и небо гибельно чернели. Дверь дом был полуоткрыт. Порыв дождя хлестнул по лицу, и я ступил внутрь.

Тм поднимлись облицовнные плиткой стены. Я пересек вытоптнную лужйку. Всюду стоял слдкий тошнотворный зпх. Не помню, слев или спрв я нткнулся н кменную лестницу. Поспешно поднялся и почти безотчетно повернул выключтель.

Столовя и библиотек моего детств были теперь, без рзделявшей их стены, одним огромным полузброшенным злом с ккой-то мебелью. Не стну дже пытться ее описть, поскольку не уверен, что видел все это воочию, хотя свет был невыносимо яркий. Объясню. Видишь то, что понимешь. Стул сорзмерен человеческому телу, его суствм и связкм, ножницы – резнию или стрижке. То же смое с лмпой или повозкой. Но дикрь не воспринимет Библию миссионер, пссжир корбля видит снсти по-иному, чем комнд. Если бы мы в смом деле видели мир, мы бы его понимли.

Ни одн из бессмысленных форм, с которыми столкнул меня эт ночь, не соотносилсь ни с человеческим телом, ни с обиходными привычкми. Мне было жутко и тошно. В одном из углов обнружилсь отвесня лестниц, ведущя этжом выше. Между примерно десятью ее широкими стльными пролетмими непрвильной формы рзрывы. Эт лестниц, кк-никк предполгвшя руки и ноги, был понятн и дже н свой лд успокоительн. Я погсил свет и постоял, привыкя к темноте.

Было совершенно тихо, но непривычня обстновк прлизовл. Нконец я решился.

Поднявшись, я снов несмело повернул выключтель. Кошмр, обознчившийся ниже этжом, нверху рсцветл и зхлестывл. Вокруг было много всего. А может быть – мло, но в одной куче. Вспоминю что-то вроде просторного и очень высокого оперционного стол в виде подковы с круглыми углублениями н концх. Не ложе ли это хозяин, мелькнуло у меня, и не нмекет ли оно, кк тень, н его чудовищную нтомию зверя или божеств? С ккой-то двным-двно прочитнной стрницы Лукн всплыло слово «мфисбен», отчсти воспроизводя, но никк не исчерпывя то, что я потом увидел. Помню еще острый угол рсходящихся кверху зеркл, которые терялись высоко во мрке.

Кков же был обиттель? Что он мог искть н этой плнете, не менее опсной для него, чем он для нс? Из кких потенных облстей строномии или истории, из кких двних и теперь уже неведомых потемок явился он в это южномерикнское предместье именно этой ночью?

Я почувствовл себя вторгшимся в первобытный хос. Дождь з окном стих. Я глянул н чсы и с удивлением обнружил, что уже почти дв. Оствив свет гореть, я осторожно двинулся к лестнице. Может быть, мне удстся спуститься тм, где я только что поднялся. Спуститься рньше, чем вернется обиттель. Я подумл, что не зпер обеих дверей, поскольку просто не умел.

Ног уже коснулсь предпоследнего лестничного пролет, когд я почувствовл, что по ступеням кто-то поднимется – гнетущий, медленный и безмерный. Любопытство было сильнее стрх, и я не зкрыл глз.

Сект тридцти

Рукописный оригинл приводимого текст хрнится в библиотеке Лейденского университет; некоторые эллинистические обороты его лтыни зствляют предположить перевод с греческого. По Лейзегнгу, дтируется четвертым веком новой эры. Гиббон мельком упоминет о нем в одной из сносок глвы пятндцтой своего «Decline and Fall»8. Безымянный втор повествует:

«...Сект никогд не изобиловл дептми, ныне же их число вовсе оскудело. Губимые железом и огнем, они ютятся н обочинх дорог или в оствленных войною руинх, поскольку зкон зпрещет им возводить дом. Обычно они ходят нгими. То, что я предл бумге, общеизвестно; теперь моя здч – зпечтлеть н письме все, что удлось узнть об их учении и обиходе. Я подолгу спорил с их нствникми и не сумел обртить их в Господню веру.

Первое, что змечешь, – нсколько инче они относятся к умершим. Ниболее невежественные считют, будто духи покинувших этот мир должны сми зботиться об их погребении; другие, понимя слов Иисус в переносном смысле, держтся мнения, что нкз: «Предоствь мертвым погребть своих мертвецов», – порицет роскошь и тщету нших похоронных обрядов.

Требовние откзться от всего, чем влдеешь, и рздть имущество бедным неукоснительно почитют все: первые блгодетели передют его другим, те – третьим. Отсюд нужд и нгот, приближющие их жизнь к рйской. Они кк один с жром повторяют: «Взгляните н птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирют в житницы, и Господь питет их. Вы не горздо ли лучше их?» Один текст впрямую зпрещет копить: «Если же трву полевую, которя сегодня есть, звтр будет брошен в печь, Бог тк одевет, кольми пче вс, мловеры? Итк, не зботьтесь и не говорите: „что нм есть?“ или „что пить?“, не пребывйте в беспокойстве и рздржении».

Мнение, что «всякий, кто смотрит н женщину с вожделением уже прелюбодействовл с нею в сердце своем», недвусмысленно призывет к воздержнию. Однко многие члены Секты учт, будто все живущие – прелюбодеи, поскольку нет н земле того, кто не взглянул бы н женщину без вожделения. А рз желние столь же греховно, кк действие, прведники могут без опски предвться смому рзнузднному слдострстию.

Хрмы Сект отвергет: ее нствники учт н открытом воздухе, с холм или стены, порой – с лодки у берег.

Нзвние Секты вызвло немло споров. Одни считют, будто речь идет о числе оствшихся приверженцев, что смехотворно, но не лишено проництельности, поскольку изврщенным учением о целомудрии Сект обрекл себя н гибель. Иные вспоминют Ноев ковчег высотою в тридцть локтей; третьи, подтсовывя строномию, толкуют о сумме ночей лунного месяц, четвертые – о возрсте крещения Спсителя, пятые – о первородных годх Адм, слепленного из крсной глины. Все это рвно длеко от истины. Столь же бессмысленно отсылть к ктлогу тридцти божеств или престолов, среди которых – Абрксс, изобржемый с головой петух, торсом и рукми человек и хвостом извивющейся змеи.

Я зню, но не впрве обсуждть Истину. Мне не дно возвестить ее. Пусть другие, счстливее меня, спсют приверженцев Секты словом. Словом или огнем. Выстоять трудней, чем погибнуть. Огрничусь поэтому лишь изложением мерзостной ереси.

Слово сделлось плотью, ств человеком среди людей, которые отпрвят его н смерть и будут искуплены им. Оно явилось из чрев женщины, приндлежщей к нроду, избрнному не только блговестить Любовь, но и принять стрдние.

Людям необходимо незбывемое. Гибель от меч или яд не способн потрясти человеческое вообржение до конц дней. Господь выстроил события в порзительном порядке. Для этого и нужны тйня вечеря, предскзние предтельств, повторяющийся знк одному из учеников, блгословение хлеб и вин, трижды отрекшийся Петр, одинокое бдение в Гефсимнском сду, сон двендцти учеников, ткя человеческя мольб Сын о чше, кроввый пот, мечи, изменнический поцелуй, Пилт, умывющий руки, бичевния, издевки, терновый венец, бгряниц и трость, горький, кк желчь, оцет, рспятие н вершине холм, обещние блгочестивому рзбойнику, сотрясшяся земля и нступивший мрк.

Милостью Господ, осыпвшего меня столькими блгодеяниями, мне был открыт подлинный и сокровенный смысл нзвния Секты. В Кериоте, где я, по слухм, родился, доныне действует тйня общин, именуемя Тридцтью Сребреникми. Это стринное имя и дет ключ к рзгдке. В тргедии рспятия – пишу это со всем блгоговением – были свои добровольные и подневольные исполнители, рвно необходимые и рвно неизбежные. Подневольны были первосвященники, плтящие серебром, подневольн чернь, избрвшя Вррву, подневолен прокуртор Иудеи, подневольны римские солдты, воздвигшие крест для кзни, вгонявшие гвозди и метвшие жребий. Добровольных было лишь двое: Искупитель и Иуд. Последний выбросил тридцть монет, ствших ценой спсения человеческих душ, и тут же повесился. Ему, кк и Сыну Человеческому, исполнилось тридцть три год. Сект одинково чтит обоих и прощет остльным.

Никто не виновен; кждый, осозннно или нет, исполняет плн, преднчертнный мудростью Всевышнего. И потому Слв приндлежит всем.

Рук с усилием выводит еще одну мерзость. Достигнув ознченного возрст, приверженцы Секты переносят ндругтельств и подвергются рспятию н вершине холм, чтобы последовть примеру учителей. Это преступное нрушение пятой зповеди должно крться по всей строгости, требуемой божескими и человеческими зконми. Тк пусть же громы небесные, пусть ненвисть нгелов Его...»

Н этих словх рукопись обрывется.

Ночь дров

Вот ккую историю услышли мы однжды в кондитерской «Агил» н улице Флорид, у смой вершины холм Пьедд.

Говорили о проблеме познния. Один из присутствоввших отстивл тезис Плтон о том, что все окружющее мы уже видели в предыдущей жизни, потому познвть ознчет вспоминть. Кто-то – кжется, мой отец – сосллся н Бэкон, который рзвил эту мысль тк: если познвть знчит вспоминть, тогд незнние рвносильно збвению. Здесь в рзговор вмешлся еще один из собеседников, господин в летх, от подобной метфизики, судя по виду, вполне длекий. Он неторопливо и уверенно зговорил:

– Про плтоновские рхетипы ничего скзть не могу. Никто не помнит, когд он в первый рз увидел желтое или черное, когд он в первый рз почувствовл вкус плод: мы были слишком млы, потому не могли знть, что з этим случем последует множество тких же. Но есть другие примеры первых переживний – их не збывет никто. Могу рсскзть, что со мной случилось однжды ночью, я ее с тех пор чсто вспоминю. Это было ночью тридцтого преля семьдесят четвертого год.

Дчный сезон в те времен длился дольше, но я не помню, почему мы в тот год здержлись в имении моих двоюродных бртьев Дорн, неподлеку от Лобос, до смого конц преля. Один из рботников, Руфино, посвящл меня в секреты тмошней жизни. Мне исполнилось триндцть; Руфино был нмного стрше и слыл здирой. Он был очень ловок, в шуточных сржениях н плкх всегд выходил победителем. Кк-то в пятницу он предложил пойти звтр вечером в городок, порзвлечься. Я, рзумеется, соглсился, не очень понимя, о чем речь. Только предупредил его, что не умею тнцевть; он ответил, что этому легко нучиться. Мы отпрвились после ужин, в половине восьмого. Руфино рзоделся кк н прздник, нцепил блестящий кинжл; я, побивясь нсмешек, оствил свой нож дом. Скоро покзлись первые дом. Вы не бывли в Лобосе? Невжно; все провинцильные городки н одно лицо, хотя кждый считет себя особенным. Те же грунтовые улочки, те же приземистые дом, рядом с которыми человек в седле чувствует себя великном. Н перекрестке мы спешились у дом, выкршенного то ли в голубой, то ли в розовый цвет; «Звезд» – глсил ндпись. У коновязи стояли несколько коней в нрядной сбруе. Из приоткрытой двери н улицу пробивлся свет. В глубине виднелся просторный зл со скмьями вдоль стен, в простенкх темнели ведущие неизвестно куд двери. Рыжя собчонк выктилсь к нм под ноги с приветственным лем. Нроду было много; полдюжины женщин в цветстых хлтх сновли туд и сюд. Женщин в стороне, вся в черном, покзлсь мне хозяйкой. Руфино поздоровлся с ней и скзл:

– Вот привел друг. Он здесь в первый рз, ему еще ндо освоиться.

– Понимю, я пострюсь, – отвечл сеньор.

Мне стло не по себе. Чтобы отвлечь внимние или чтобы покзть, что я еще мл, я принялся н конце скмьи игрть с собчонкой. Н кухонном столе горели воткнутые в бутылки свечи; помню небольшую жровню в дльнем углу. Беленую стену нпротив укршл обрз Богородицы.

Кто-то между шуткми неловко пощипывл гитру. По своей робости я не откзлся от рюмки можжевеловой, обжегшей рот огнем. Одн из женщин покзлсь мне непохожей н остльных, все нзывли ее Пленницей. В ней чувствовлсь индейскя кровь, но черты лиц были првильные, глз – грустные-грустные. Кос пдл н грудь. Руфино, зметивший, что я н нее посмтривю, обртился к ней:

– Пойди-к рсскжи про тот нбег, то я что-то подзбыл, кк тм было дело.

И девушк зговорил – зговорил тк, кк будто вокруг не было ни души, я вдруг почувствовл, что он не может думть ни о чем другом, что это единственное событие в ее жизни. Вот что он рсскзл:

– Меня привезли из Ктмрки совсем мленькой. Что я могл понимть в нбегх? У нс в поместье о них боялись дже упоминть. Под стршным секретом мне ншептли, что индейцы нлетют неожиднно, кк дождь, людей убивют, скот уводят. Женщин они збирют к себе в глушь и делют тм с ними что хотят. Я стрлсь не верить. Мой брт Лукс, которого потом рнили пикой, клялся мне, что все это врки, вот когд говорят првду, достточно скзть один рз, и все понимют, что это првд. Чтобы умиротворить индейцев, првительство посылло им мте, но они во всем слушлись своих недоверчивых колдунов. По прикзу вождя индейцы зпросто проходили сквозь все зствы. В мыслях я чуть ли не хотел, чтобы они пришли, и кждый день смотрел в сторону зкт. Я не умел вести счет времени, но удрили холод, потом пришло лето, нступил пор клеймить скот, еще позже, перед смым нбегом, умер сын упрвляющего. Индейцев кк будто принесло ветром. Я смотрел н цветок чертополох в кнве и думл о них. Нутро они пришли. Животные почуяли их рньше, чем люди: кк будто здрожл земля. Усдьбу охвтил тревог, в воздухе змелькли птицы. Все вдруг кинулись смотреть в ту сторону, куд я смотрел день з днем.

– Кто же принес известие? – спросил кто-то.

Девушк, словно отсутствующя, повторил последнюю фрзу.

– Все вдруг кинулись смотреть в ту сторону, куд я смотрел день з днем. Кзлось, это двиглсь см рвнин. Сквозь брусья стльной решетки мы снчл увидели пыль и только потом – индейцев. Это был нбег. Индейцы хлопли себя рукой по губм и издвли боевой клич. Из оружия у нс в Снт-Ирене было лишь несколько длинных штыков – ошеломить нпдющих или, ноборот, прибвить им ярости.

Кзлось, Пленниц говорит по-зученному, н пмять, но я и впрвду услышл н улице диких индейцев, крики. Удр в дверь, и вот они уже в зле, кк будто влетев н коне прямо из сн. Это был орв пьяных прней с окрины. Сейчс, в воспоминниях, они видятся мне огромными. Шедший впереди сднул локтем Руфино, сидевшего рядом с дверью. Тот изменился в лице и отодвинулся. Сеньор, до той поры не шевелившяся, встл и скзл:

– Это Хун Морейр.

Теперь, столько лет спустя, я уже не зню, кто мне вспоминется н смом деле: мужчин, которого я впервые увидел в ту ночь, или другой, которого столько рз видел потом н рене цирк. То я рисую себе копну волос и черную бороду одного из бртьев Подест, то бгровое лицо в крупных оспинх. Собчонк ВЬ1скочил нвстречу Морейре. Удром бич он уложил ее н месте. Он опрокинулсь нвзничь, дернулсь и умерл. Здесь и нчинется нстоящя история.

Я бесшумно нырнул в ближйшую дверь – з ней открылся узкий коридор с лестницей – и збился в темную комнту нверху. Не зню, был ли тм другя мебель кроме низкой кровти. Меня колотил дрожь. Внизу не стихли крики, рздлся звон стекл. Я услышл н лестнице женские шги, н секунду мелькнул свет. Потом голос Пленницы прошептл:

– Я прислуживю гостям, но тем, которые не шумят. Иди сюд, не бойся.

Хлт он уже снял. Я придвинулся в ней и коснулся ее лиц. Сколько времени прошло, я не зню. Мы не обменялись ни словом, ни поцелуем. Я рсплел ее косу, провел рукой по волосм, они были ткие глдкие, провел рукой по всему ее телу. Больше мы никогд не виделись, ее имени я тк и не узнл.

Резко удрил выстрел. Пленниц скзл:

– Можешь спуститься по другой лестнице.

Тк я и сделл и выбрлся н грунтовую улочку. Светил лун. Глинобитную стену крулил сержнт полиции, в рукх у него был винтовк с примкнутым штыком. Он улыбнулся и скзл:

– Д ты, смотрю, рнняя птшк.

Ответить я не успел. Ккой-то человек вдруг перескочил через стену. Сержнт с рзмху вогнл в него штык. Человек упл нвзничь и остлся лежть н земле, постнывя и исходя кровью. Я вспомнил собчонку. Чтобы докончить дело, сержнт еще рз ткнул упвшего штыком. И с кким-то облегчением скзл:

– Видишь, Морейр, дже пулю н тебя не пришлось тртить.

Со всех сторон покзлись окружвшие дом полицейские, потом соседи. Андрее Чирино с усилием вынул штык. Все тянулись пожть ему руку. Улыбющийся Руфино скзл:

– Отбеглся бндит.

Я переходил от группы к группе, рсскзывя о только что виденном. И вдруг почувствовл, что еле держусь н ногх; сжется, меня лихордило. Я бросил всех, отыскл Руфино, мы отпрвились домой. С высоты коня уже было видно белую полоску зри. Я не то чтобы устл – скорее, меня оглушило потоком случившегося.

– Водопдом той ночи, – подскзл мой отец.

– Вот именно, – соглсился рсскзчик. – Всего з несколько чсов я познл любовь и увидел смерть. Рно или поздно людям открывется все, или, по крйней мере, все, что дно узнть человеку. Но мне в ту ночь, от зкт до рссвет, открылись две эти глвные вещи. Годы идут, и я уже столько рз рсскзывл свою историю, что не зню, помню ли я ее или одни слов, которыми ее перескзывю. Может быть, то же смое было с Пленницей и ее нбегом. И сегодня уже все рвно, я или кто-то другой видел, кк убили Морейру.

Зеркло и мск

После сржения при Клонтрфе, где норвежцы были рзбиты, Великий Король обртился к поэту и скзл ему:

– Смые слвные подвиги меркнут, если они не зпечтлены в словх. Я хочу, чтобы ты воспел мне хвлу и прослвил мою победу. Я буду Энеем, ты стнешь моим Вергилием. В силх ли ты спрвиться с моим змыслом, который дст нм бессмертие?

– О д, Король, – ответил поэт. – Я оллм. Двендцть зим я изучл искусство метрики. Я зню н пмять трист шестьдесят сюжетов, которые лежт в основе истинной поэзии. В струнх моей рфы зключены ольстерский и мунстерский циклы сг. Мне известны способы, кк употреблять смые древние слов и рзвернутые метфоры. Я познл сложные структуры, которые хрнят нше искусство от посягтельств черни. Я могу воспеть любовь, похищение коней, морские плвния, битвы. Мне ведомы легендрные предки всех королевских домов Ирлндии. Мне открыты свойств трв, стрология, мтемтик и кноническое прво. При стечении нрод я одержл победу нд своими соперникми. Я искушен в зклятьях, которые нводят н кожу болезни, вплоть до прокзы. Я влдею мечом и докзл это в твоем сржении. Лишь одного я не испытл: рдости получить от тебя др.

Король, которого долгие речи утомляли, скзл с облегчением:

– Он предстоит тебе. Сегодня мне скзли, что в Англии уже слышны соловьиные песни. Когд пройдут дожди и снег, когд вновь прилетит соловей из южных земель, ты прочитешь мне свою хвлебную песнь в присутствии двор и Коллегии Поэтов. Я дю тебе целый год. Ты можешь довести до совершенств кждую букву и кждое слово. Нгрд, кк я уже скзл, будет достойн и моих королевских обычев, и твоих вдохновенных трудов.

– Король, лучшя нгрд – лицезреть тебя, – ответил поэт, который не перествл быть цредворцем.

Он поклонился и вышел, уже нчиня смутно предчувствовть стих.

Прошел год, ознменовнный мором и бунтми, и поэт предствил свою хвлебную песнь. Он читл ее твердо и рзмеренно, не зглядывя в рукопись. Король одобрительно кивл головой. Все повторяли его жест, дже те, кто толпился в дверях и не мог рзобрть ни слов.

Нконец Король зговорил:

– Я принимю твой труд. Это еще одн побед. Ты сообщил кждому слову его истинное знчение, кждое существительное сопроводил эпитетом, который ему придвли первые поэты. Во всей песни нет ни одного обрз, который бы не использовли древние. Битв – великолепный ковер из воинов, кровь – вод меч. У моря – свой бог, по облкм видно будущее. Ты мстерски спрвился с рифмми, ллитерциями, ссоннсми, долгими и крткими звукми, хитросплетениями ученой рито рики, искусным чередовнием рзмеров. Если бы вдруг – omen absit9 – вся ирлндскя литертур погибл, ее можно было бы восстновить без потерь по твоей песни. Тридцти писцм будет прикзно переписть ее по двендцть рз. – Он помолчл и продолжил: – Все прекрсно, однко ничего не произошло. Кровь не побежл по жилм быстрее. Рук не потянулсь к луку. Не сбежл румянец со щек. Не рздлся боевой клич, не сомкнулись ряды, чтобы противостоять викингм. Через год мы стнем рукоплескть твоей новой песни, поэт. В знк ншего одобрения прими это серебряное зеркло.

– Я понял и блгодрю, – ответил поэт.

Светил прошли по небу свой круг. Вновь зпел соловей в сксонских лесх, и опять появился поэт со своей рукописью, н этот рз меньшей, чем прежняя. Он читл нписнное неуверенно, опускя некоторые строфы, кк будто не вполне понимя или не желя делть их всеобщим достоянием. Стрницы были битвой. В их ртном беспорядке мелькл Бог, единый в Троице, одержимые ирлндские язычники и воины, сржвшиеся спустя столетия в нчле Великой Эпохи. Язык поэмы был не менее необычен. Существительное в единственном числе упрвляло глголом во множественном. Предлоги были непохожи н общепринятые. Грубость сменялсь нежностью. Метфоры были случйны или кзлись ткими.

Король обменялся словми со знтокми литертуры, окружвшими его, и произнес:

– О твоей первой песни можно было скзть, что он счстливый итог всех тех времен, когд в Ирлндии слглись легенды. Эт – превосходит все существоввшее рнее и уничтожет его. Он потрясет, изумляет, слепит. Невежды недостойны ее, знтоки – еще меньше. Единственный экземпляр будет хрниться в мрморном лрце. Но от поэт, создвшего столь великий труд, можно ждть еще большего. – Он добвил с улыбкой: – Мы герои легенды, в легендх, помнится, глвное число – три.

Поэт пробормотл:

– Три волшебных др, троекртные повторы и, рзумеется, Троиц.

Король продолжл:

– В злог моего рсположения возьми эту золотую мску.

– Принимю и блгодрю, – ответил поэт.

Прошел год. Стрж у ворот дворц зметил, что поэт не принес рукописи. В изумлении рзглядывл его Король: он был совсем другим. Нечто иное, не время, оствило след н его лице, изменило черты. Взгляд кзлся устремленным вдль либо невидящим. Поэт обртился к Королю с просьбой о рзговоре недине. Придворные покинули зл.

– Нписл ли ты песнь? – спросил Король.

– Нписл, – горестно ответил поэт. – Лучше бы Господь нш Иисус Христос не дл мне н это сил.

– Можешь прочесть?

– Не смею.

– Соберись с духом, – подбодрил его Король.

Поэт прочел стихотворение. Оно состояло из одной строки. Поэт читл без воодушевления, однко и для него смого, и для Короля стих прозвучл то ли молитвой, то ли богохульством. Король был поржен не меньше поэт. Они взглянули друг н друг, лиц их покрыл бледность.

– В молодые годы, – скзл Король, – я совершил плвние н зкт. Н одном из островов я видел серебряных борзых, которые згоняли нсмерть золотых кбнов. Н другом мы утоляли голод блгоухньем чудесных яблок. Еще н одном я видел огненные стены. А н смом дльнем с неб изогнутой ркой стекл рек, по водм которой плыли рыбы и корбли. Это были чудес, но они несрвнимы с твоим стихотворением, которое удивительным обрзом зключет чудес в себе. Кким колдовством удлось тебе добиться этого?

– Однжды я проснулся н зре, – ответил поэт, – повторяя слов, которые не срзу понял. Это и было стихотворение. Я чувствовл, что совершю грех, которому нет прощения.

– То, что мы с тобой об испытли, – тихо скзл Король, – известно кк Прекрсное и зпретно для людей. Нстл пор рсплты. Я подрил тебе зеркло и золотую мску; вот третий, последний, др.

И он вложил поэту в првую руку кинжл.

О поэте известно, что он лишил себя жизни, кк только покинул дворец, о Короле – что он оствил свое црство и стл нищим, скитвшимся по дорогм Ирлндии, и что он ни рзу не повторил стихотворения.

Ундр

Мой долг предупредить читтеля, что он нпрсно будет искть помешенный здесь эпизод в «Libellus»10 (1615) Адм Бременского, родившегося и умершего, кк известно, в одинндцтом веке. Лппенберг обнружил его в одной из рукописей оксфордской библиотеки Бодли и счел, ввиду обилия второстепенных подробностей, более поздней вствкой, однко опубликовл кк предствляющую известный интерес в своей «Analecta Germanica»11 (Лейпциг, 1894). Непрофессионльное мнение скромного ргентинц мло что знчит; пусть лучше читтель см определит свое к ней отношение. Мой перевод н испнский, не будучи буквльным, вполне зслуживет доверия.

Адм Бременский пишет: «...Среди племен, которые обитют вблизи пустынных земель, рсположенных н том крю моря, з степями, где псутся дикие кони, ниболее примечтельное – урны. Неврзумительные и непрвдоподобные рсскзы торговцев, трудности пути и опсение быть огрбленным кочевникми – все это тк и не позволило мне ступить н их землю. Однко мне известно, что их редкие, слбо зщищенные поселения нходятся в низовьях Вислы. В отличие от шведов урны исповедуют истинную религию Христ, не змутненную ни ринством, ни кроввыми демонологическими культми, в которых берут нчло королевские динстии Англии и других северных нродов. Они пстухи, лодочники, колдуны, оружейники и ткчи. Жестокие войны почти отучили их пхть землю. Жители степного кря, они преуспели в верховой езде и стрельбе из лук. Все со временем нчинют походить н своих вргов. Их копья длиннее нших, ибо приндлежт они всдникм, не пехотинцм.

Перо, чернил и пергмент, кк и можно было предположить, им неведомы. Они вырезют свои буквы, подобно тому кк нши предки увековечивли руны, дровнные им Одином после того кк он в течение девяти ночей провисел н ясене: Один, принесенный в жертву Одину».

Эти общие сведения дополню содержнием моего рзговор с ислндцем Ульфом Сигурдрсоиом, который слов н ветер не бросл. Мы встретились в Упсле неподлеку от собор. Дров горели; сквозь щели и трещины в стене проникли стуж и зря. З дверями лежл снег, меченный хитрыми волкми, которые рзрывли н куски язычников, принесенных в жертву трем богм. Внчле, кк принято среди клириков, мы говорили н лтыни, но вскоре перешли н северный язык, который в ходу н всем прострнстве от Ультим Туле до торговых перекрестков Азии. Этот человек скзл:

– Я – скльд; едв я узнл, что поэзию урнов соствляет одно-единственное слово, кк тут же отпрвился в путь, ведущий к ней и к ее землям. Спустя год не без труд и мытрств я достиг своей цели. Был уже ночь; я зметил, что люди, встречвшиеся н моем пути, смотрели н меня с недоумением, несколько брошенных кмней меня здели. Я увидел в кузнице огонь и вошел.

Кузнец приютил меня н ночь. Звли его Орм. Его язык нпоминл нш. Мы перемолвились несколькими словми. Из его уст я впервые услышл имя их цря – Гуннлуг. Мне стло известно, что с нчлом последней войны он перестл доверять чужеземцм и взял з првило рспинть их. Дбы избежть учсти, подобющей скорее Богу, чем человеку, я сочинил дрпу, хвлебную песнь, превозносящую победы, слву и милосердие цря. Едв я успел ее зпомнить, кк з мной пришли двое. Меч отдть я откзлся, но позволил себя увести.

Были еще видны звезды, хотя брезжил рссвет. По обе стороны дороги тянулись лчуги. Мне рсскзывли о пирмидх, н первой же площди я увидел столб из желтого дерев. Н вершине столб я рзличил изобржение черной рыбы. Орм, который шел вместе с нми, скзл, что рыб – это Слово. Н следующей площди я увидел крсный столб с изобржением круг. Орм повторил, что это – Слово. Я попросил, чтобы он мне его скзл. Он мне ответил, что простые ремесленники его не знют.

Н третьей, последней, площди я увидел черный столб с рисунком, который збыл. В глубине был длиння глдкя стен, крев которой я не видел. Позднее я узнл, что нд нею есть глиняное покрытие, ворот только нружные и что он опоясывет город. К изгороди были привязны низкорослые, длинногривые лошди. Кузнецу войти не позволили. Внутри было много вооруженных людей; все они стояли. Гуннлуг, црь, был нездоров и возлежл н помосте, устлнном верблюжьими шкурми. Вид у него был изможденный, цвет лиц землистый – полузбытя святыня; стрые длинные шрмы бороздили его грудь. Один из солдт провел меня сквозь толпу. Кто-то протянул рфу. Преклонив колени, я вполголос пропел дрпу. В ней в избытке были риторические фигуры, ллитерции, слов, произносимые с особым чувством, – все, что подобет жнру. Не зню, понял ли ее црь, но он пожловл мне серебряный перстень, который я хрню поныне. Я зметил, что из-под подушки торчит конец кинжл. Спрв от него был шхмтня доск с сотней клеток и несколькими в беспорядке стоящими фигурми.

Стржник оттолкнул меня. Мое место знял человек, не преклонивший колен. Он перебирл струны, будто нстривл рфу, и вполголос стл нрспев повторять одно слово, в смысл которого я пытлся вникнуть и не вник. Кто-то блгоговейно произнес: «Сегодня он не хочет ничего говорить».

У многих н глзх я видел слезы. Голос певц то пдл, то возвышлся; он брл при этом монотонные, точнее, бесконечно тягучие ккорды. Мне зхотелось, чтобы песня никогд не кончлсь и был моей жизнью. Внезпно он оборвлсь. Рздлся звук пдющей рфы, которую певец в полном изнеможении уронил н пол. Мы выходили в беспорядке. Я был одним из последних. Меня удивило, что уже смерклось.

Я сделл несколько шгов. Кто-то опустил руку мне н плечо. Незнкомец скзл:

– Црский перстень стл твоим тлисмном, однко ты скоро умрешь, ибо слышл Слово. Я, Бьярни Торкельсон, тебя спсу. Я – скльд. В своем дифирмбе ты кровь уподобил воде меч, битву – битве людей. Мне вспоминется, что я слышл эти фигуры от отц моего отц. Мы об с тобой поэты; я спсу тебя. У нс перестли описывть события, которым посвящены нши песни; мы выржем их единственным словом, именно – Словом.

Я ответил:

– Рсслышть его я не смог. Прошу тебя, скжи мне его.

После некоторого колебния он произнес:

– Я поклялся держть его в тйне. К тому же никто ничему нучить не может. Тебе придется искть его смому. Прибвим шгу, ибо жизни твоей угрожет опсность. Я спрячу тебя в своем доме, где искть тебя не посмеют. Звтр утром, если будет попутный ветер, ты отплывешь н юг.

Тк нчлись мои стрнствия, в которых прошло немло долгих лет. Я не стну описывть всех выпвших н мою долю злоключений. Я был гребцом, рботорговцем, рбом, лесорубом певцом, грбил крвны, определял местонхождение воды и метллов. Попв в плен, я год прорботл н ртутном руднике, где у людей выпдют зубы. Бок о бок со шведми я сржлся под стенми Миклигрт (Констнтинополя). Н берегу Азовского моря меня любил женщин, которой мне никогд не збыть; я ли оствил ее или он меня – это одно и то же. Предвли меня, и предвл я. Не рз и не дв я вынужден был убивть. Однжды греческий солдт вызвл меня н поединок и протянул мне н выбор дв меч. Один из них был н целую лдонь длиннее другого. Я понял, что он хотел этим испугть меня, и выбрл короткий. Он спросил почему. Я ответил, что рсстояние от моего кулк до его сердц неизменно. Н берегу Черного моря я высек руническую эпитфию в пмять о моем друге Лейфе Арнрсоне. Я сржлся с Синими Людьми Серклнд, срцинми. Чего только не было со мной з это время, но вся эт круговерть кзлсь лишь долгим сном. Глвным же было Слово. Порой я в нем рзуверивлся. Я убеждл себя, что нерзумно откзывться от прекрсной игры прекрсными словми рди поисков од-ного-единственного, истинность которого недокзуем. Однко доводы эти не помогли. Один миссионер предложил мне слово «Бог», но я его отверг. Однжды, когд нд ккой-то рекой, впдвшей в море, вствло солнце, меня вдруг озрило.

Я вернулся н земли урнов и нсилу ншел дом певц.

Я вошел и нзвл себя. Стоял ночь. Торкельсон, не поднимясь с пол, попросил меня зжечь свечу в бронзовом подсвечнике. Его лицо нстолько одряхлело, что мне невольно подумлось, что стриком стл уже и я. По обычю, я спросил о цре. Он ответил:

– Ныне его зовут не Гуннлуг. Теперь у него другое имя. Рсскжи-к мне о своих стрнствиях.

Я рсскзл ему все по порядку, с многочисленными подробностями, которые здесь опускю. Он прервл мой рсскз вопросом:

– Чсто ли ты пел в тех крях?

Меня удивил вопрос.

– Внчле, – ответил я, – пением я зрбтывл н хлеб. Потом необъяснимый стрх не двл мне петь и приксться к рфе.

– Хорошо, – одобрительно кивнул он. – Можешь продолжть.

Я пострлся ничего не збыть. Нступило долгое молчние.

– Что дл тебе первя женщин, которой ты облдл? – спросил он.

– Все, – ответил я.

– Мне тоже моя жизнь дл все. Всем жизнь дет все, только большинство об этом не знет. Мой голос устл, пльцы ослбли, но послушй меня.

И он произнес слово «ундр», что ознчет «чудо».

Меня зхвтило пение умирющего, в песне которого и в звукх рфы мне чудились мои невзгоды, рбыня, одрившя меня первой любовью, люди, которых я убил, студеные рссветы, зря нд рекой, глеры. Взяв рфу, я пропел совсем другое слово.

– Хорошо, – скзл хозяин, и я придвинулся, чтобы лучше его слышть. – Ты меня понял.

Утопия устлого человек

Нзывли это «Утопией», греческим словом,

что знчило «нету ткого мест»,

Кеведо

Нету двух одинковых гор, но рвнин повсюду одн и т же. Я шел по степной дороге. И вопрошл себя без особого интерес-в Оклхоме ли я, в Техсе или в том месте, что литерторы нзывют пмпой. Ни спрв, ни слев не видел огня. Кк бывло и рньше, ншептывл строки Эмилио Орибе:

Среди пнических рвнин безбрежных
Неподлеку от Брзилии, —
звучвшие все громче, все четче.

Дорог едв рзличлсь. Стл нкрпывть дождь. Метрх в двухстх или трехстх я внезпно увидел свет и окно. Дом был низок, прямоуголен и скрыт з деревьями. Дверь отворил человек столь высокий, что я почти испуглся. Одет он был во все темное. Я подумл, что здесь ожидют кого-то. Дверь был отперт.

Мы вошли в длинную комнту с деревянными стенми. Лмп, бросвшя желтовтые отблески, свешивлсь с потолк. Стол меня несколько удивил. Н нем стояли водяные чсы, которые я видел впервые, если не говорить о стринных грвюрх. Человек укзл мне н стул.

Я обрщлся к нему н всяческих языкх, но он ничего не понял. Когд же пришл его очередь, он зговорил по-лтыни. Я нпряг пмять, чтобы оживить школьные знния, и приготовился к рзговору.

– По одежде твоей я вижу, – скзл он мне, – что пришел ты из другого век. Рзноязычие вызвно рзноплеменностью, ткже войнми. Но мир возвртился к лтыни. Кое-кто еще опсется, что он снов испортится и вернется к фрнцузскому, лемозину или ппьяменто, но эт бед не скоро нгрянет. Впрочем, ни то, что было, ни то, что грядет, меня не волнует.

Я промолчл, он добвил:

– Если тебе не противно смотреть, кк другой ест, не рзделишь ли со мной трпезу?

Я понял, что он зметил мою рстерянность, и ответил соглсием.

Мы пересекли коридор с боковыми дверями и вошли в небольшую кухню, где все было сделно из метлл. Вернулись с ужином н подносе: вреня кукуруз в чшх, кисть виногрд, незнкомые фрукты, по вкусу нпомнившие мне инжир, и огромный кувшин с водой. Хлеб, кжется, отсутствовл. Черты лиц моего хозяин были острыми, выржение глз непередвемо стрнным. Я не збуду этот суровый и бледный лик, который больше никогд не увижу. При рзговоре человек не жестикулировл.

Меня связывл этик лтыни, но все же я решился спросить:

– Тебя не удивило мое внезпное появление?

– Нет, – отвечл он. – Ткие визиты бывют из век в век. Они не длятся долго: звтр – смое позднее – ты будешь дом.

Его уверенный голос меня успокоил. Я счел нужным предствиться:

– Эудоро Асеведо. Родился в 1897-м, в городе Буэнос– Айресе. Мне исполнилось семьдесят лет. Преподю нглийскую и мерикнскую литертуру, пишу фнтстические рсскзы.

– Помню, я прочитл не без интерес дв фнтстических сочинения, – ответил он. – Путешествия кпитн Лемюэля Гулливер, которые многие считют достоверными, и «Summa Teologica»12. Но не будем говорить о фктх. Фкты уже никого не трогют. Это просто отпрвные точки для вымысл и рссуж дений. В школх нс учт во всем сомневться и уметь збывть. Прежде всего збывть личное, или чстное. Мы существуем во времени, которое истекет, но стремся жить sub specie aeternitatis13. От прошлого нм остются одиночные имен, но они исчезют из ншей речи. Мы обходим ненужные уточнения. Нет ни хронологии, ни истории. Нет и сттистики. Ты скзл, что зовут тебя Эудоро. Я не смогу скзть тебе свое имя, ибо меня нзывют «некто».

– А кк имя отц твоего?

– У него не было имени.

Н стене я зметил полку. Открыл нугд одну книгу. Буквы были четкими, незнкомыми, нписнными от руки. Их угловтые формы нпоминли мне руническое письмо, которое, однко, использовлось только для культовых ндписей. Я подумл, что люди грядущего были не только более высокими, но и более умелыми. Невольно взглянул н длинные тонкие пльцы мужчины. И услышл:

– Сейчс ты увидишь то, чего никогд не видел.

Он бережно подл мне экземпляр «Утопии» Мор, изднный в Бзеле в 1518 году, успевший лишиться многих стрниц и грвюр.

Я не без смодовольств зметил:

– Это – печтное издние. У меня дом их более двух тысяч, хотя не столь древних и ценных. – И вслух прочитл нзвние.

Тот рссмеялся:

– Никто не может прочесть две тысячи книг. З четыре столетия, которые я прожил, мне не удлось одолеть и полудюжины. Кроме того, не тк вжно читть, кк вновь перечитывть. Печтние, ныне двно упрздненное, было одним из стршнейших зол человечеств, ибо позволяло до безумия множить никому не нужные тексты.

– В моем любопытном прошлом, – откликнулся я, – господствовл дикий предрссудок: считлось позором не знть о всех тех событиях, что кждый день происходили с утр и до вечер. Плнет был зполнен призрчными сообществми, ткими, кк Кнд, Брзилия, Швейцрское Конго и Общий рынок. Почти никто не знл предысторию этих плтонических обрзовний, но зто был прекрсно, в мельчйших подробностях осведомлен о последнем конгрессе учителей, о причинх рзрыв дипломтических отношений и о президентских послниях, соствленных секретрями секретрей с той мудрой рсплывчтостью формулировок, что был присущ этому жнру. Все читлось, чтобы кнуть в збвение, ибо через чс-другой строе зслоняли новые трюизмы. Из всех знятий политик был, несомненно, смой видной публичной деятельностью. Послов и министров возили, словно клек, в длинных ревущих втомобилях, окруженных мотоциклистми и церберми и подстерегемых лчущими фотогрфми. Словно им отрезли ноги, обычно говривл моя мть. Изобржения и печтное слово были более рельны, чем вещи. Только опубликовнное почитлось истинным. Esse est percipi (быть – знчит быть отобрженным) – тковы были принципы, средств и цели ншей своеобрзной концепции жизни. В моем прошлом люди были нивны, и верили, что товр змечтелен, если тк утверждет и о том все время твердит его изготовитель. Ндо скзть, что чсто случлись и кржи, хотя все знли, что облдние деньгми не приносит ни высшего счстья, ни глубокого успокоения.

– Деньги? – повторил он. – Теперь уже нет стрдющих от ткой бедности, которя был бы невыносимой, или от ткого богтств, которое было бы смой рздржющей формой пошлости. Кждый служит.

– Кк рввин, – скзл я.

Он, кзлось, не понял и продолжл:

– Уже нет городов. Судя по рзвлинм Бии-Блнки, которые я из любопытств исследовл, потеряно немного. Поскольку нет собственности, нет и нследовния. Когд человек – к ст годм – формируется, он готов вытерпеть и себя и свое одиночество, ибо тогд уже вырстит единственного сын.

– Единственного? – переспросил я.

– Д. Одного-единственного. Не следует множить род человеческий. Кое-кто думет, что человек есть божественное орудие познния Вселенной, но никто с уверенностью не может скзть, существует ли смо божество. Я полгю, что сейчс обсуждются выгоды и потери, которые может принести чстичное или об щее и одновременное смоубийство людей всей Земли. Однко вернемся к теме.

Я кивнул.

– По достижении ст лет индивидуум может презреть и любовь и дружбу. Отныне ему не грозят болезни и стрх перед смертью. Он знимется одним из искусств, философией, мтемтикой или игрет в шхмты см с собою. Если зхочет – убьет себя. Человек – хозяин собственной жизни и собственной смерти.

– Это – цитт? – спросил я его.

– Рзумеется. Кроме цитт, нм уже ничего не остлось. Нш язык – систем цитт.

– А что скжешь о великом событии моей эпохи – полетх в прострнстве? – скзл я.

– Уже много столетий, кк мы откзлись от подобного род перемещений, которые, безусловно, были прекрсны. Но нм никогд не избвиться от понятий «здесь» и «сейчс».

И с улыбкой добвил:

– Кроме того, любое путешествие – это перемещение в прострнстве. С плнеты ли н плнету или в соседний поселок. Когд вы вошли в этот дом, вы звершили одно из прострнственных путешествий.

– Конечно, – ответил я. – Много у нс говорилось ткже и о химических продуктх и вымирющих животных.

Однко мужчин повернулся ко мне спиной и смотрел сквозь стекло. Снружи белел рвнин под молчливым снегом и под луной.

Я отвжился н вопрос:

– А есть у вс музеи, библиотеки?

– Нет. Мы хотим збыть прошлое, пригодное рзве что для сочинения элегий. У нс нет пмятных дт, столетних юбилеев и изобржений умерших. Кждый должен по своему усмотрению рзвивть те нуки и искусств, в которых испытывет потребность.

– Знчит, кждый см для себя Бернрд Шоу, см для себя Иисус Христос, см для себя Архимед?

Он молч вырзил соглсие. Я продолжл рсспросы:

– А что произошло с првительствми?

– По трдиции, они постепенно выходили из употребления. Ими нзнчлись выборы, объявлялись войны, собирлись нлоги, конфисковлось имущество, предпринимлись ресты и вводилсь цензур, и никто н земле их не чтил. Пресс перестл публиковть их деклрции и изобржения. Политикм пришлось подыскивть себе достойные знятия: одни стли хорошими комикми, другие – хорошими знхрями. В действительности все было, конечно, нмного сложнее, чем в этом моем рсскзе.

Он продолжл другим тоном:

– Я соорудил свой дом, ткой же, кк все остльные. Сделл мебель и всю эту утврь. Вспхл поле, которое новые люди, лиц которых не увижу, вспшут лучше меня. Могу покзть тебе кое-ккие вещи.

Я последовл з ним в соседнюю комнту. Он зжег лмпу, свисвшую с потолк. В углу я увидел рфу с немногими струнми. Н стенх зметил квдртные и прямоугольные холсты, где преоблдл желтя цветовя гмм.

– Это мои произведения, – объявил он.

Я осмотрел холсты и здержлся у смого мленького, который изобржл или нпоминл зход солнц и зключл в себе ккую-то бесконечность.

– Если нрвится, можешь взять его в пмять о будущем друге, – скзл он своим ровным голосом.

Я поблгодрил, но мое любопытство привлекли другие холсты Я не скзл бы, что они были белые, но кзлись белесыми.

– Они нписны крскми, которые твои древние глз не могут увидеть.

Руки мягко тронули струны рфы, я едв рзличл отдельные звуки.

И тогд-то рздлся стук в дверь.

Высокя женщин и трое или четверо мужчин вошли в дом. Можно было подумть, что все они родственники или что всех их сделло схожими время. Мой хозяин обртился снчл к женщине:

– Я знл, что сегодня ночью ты тоже придешь. Нильс случется видеть?

– По вечерм иногд. Он все еще поглощен художеством.

– Будем ндеяться, что сын успеет больше, чем его отец.

Рукописи, кртины, мебель, посуду – мы все зхвтили из этого дом.

Женщин трудилсь вместе с мужчинми. Я стыдился своего слбосилия, почти не позволявшего мне им помогть. Никто не прикрыл дверь, и мы вышли, нгруженные скрбом. Я зметил, что крыш был двусктной.

После четверти чс ходьбы свернули нлево. Неподлеку я рзличил что-то вроде бшни, увенчнной куполом.

– Кремторий, – отозвлся кто-то. – Внутри нходится кмер смерти. Говорят, ее изобрел один «филнтроп» по имени, кжется, Адольф Гитлер.

Стрж, чей рост меня уже не удивлял, открыл перед нми решетку. Мой хозяин шепнул несколько слов. Перед тем кк войти внутрь, он попрощлся, мхнув рукой.

– Опять пойдет снег, – промолвил женщин.

В моем кбинете н улице Мехико я хрню холст, который кто-то нпишет... через тысячи лет... мтерилми, ныне рзброснными по плнете.

Искушение

Этот рсскз – о двух мужчинх, точней – об одном эпизоде, в котором учствуют двое мужчин. См сюжет, в котором нет ничего особенного или сверхъестественного, знчит здесь куд меньше, чем хрктеры действующих лиц. Об грешт тщеслвием, но в рзной мере и с неодинковым результтом. Случй (и не более того!) произошел недвно в одном из мерикнских шттов; нсколько понимю, ни в кком другом месте он произойти не мог.

В конце 1961 год мне довелось довольно долго рзговривть в университете штт Техс в Остине с одним из персонжей, доктором Эзрой Уинтропом. Он преподвл стронглийский (и не одобрил моего словечк «нглосксонский», нводящего-де н мысль о сумме двух рзных чстей). Помню, кк он, не вступя в спор, попрвлял мои бесчисленные ошибки и сумсбродные домыслы. Рсскзывли, что н экзменх он обходится без зрнее подготовленных вопросов и попросту приглшет студент побеседовть н ту или иную тему, предоствляя ему смому решть, чего зслуживет его ответ. Родом из строй пуритнской семьи, уроженец Бостон, Уинт-роп тяжело свыклся с обычями и предрссудкми Юг. Тосковл по снегу, но тут я зметил, что у себя дом северяне точно тк же спсются от холодов, кк мы – от жры. Теперь уже смутно помню высокого седовлсого человек и ощущение неповоротливости и силы. Куд ясней мои воспоминния о его коллеге Герберте Локке, преподнесшем мне экземпляр своей книги «К истории кёнингов», где он писл, что сксы прекрсно обходились без этих ндумнных метфор (море – дорог китов, орел – сокол битвы и т. п.), вот скндинвские брды перетсовывли и сплетли их до полного помрчения смысл. Упоминю Герберт Локк, поскольку без него в рсскзе не обойтись.

Но перейдем к ислндцу Эйрику Эйнрсону, вероятно, глвному действующему лицу. Я его никогд не видел. Он приехл в Техс в шестьдесят девятом, я к тому времени уже перебрлся в Кембридж, но по письмм ншего общего друг, Рйон Мр-тинес Лопес, кжется, зню Эйнрсон до мелочей. Зню, что он человек увлекющийся, нпористый и влдеющий собой; дже в тех крях рослых мужчин его рост брослся в глз. З рыжие волосы студенты, понятно, окрестили его Эйриком Рыжим. Он считл, что употребление жргон с неизбежными ошибкми обличет в инострнце выскочку, и никогд не опусклся ни до кких «о'кей». Прилежному исследовтелю языков север, нглийского, лтыни и – хоть он и не признвлся в этом – немецкого, Эйнрсону, конечно же, был открыт дверь в любой из университетов Америки. Первую свою рботу он посвятил четырем сттьям Де Куинси о влиянии дтских ншествий н озерные рйоны Уэстморленд. З ней последовл вторя, о дилекте крестьян Йоркшир. Об труд встретили блгожелтельно, но Эйнрсону кзлось, будто для нстоящей крьеры требуется что-то выходящее из ряд вон. В семидесятом он опубликовл в Йеле скрупулезное новое издние бллды о Мэлдоне. Scholarship14 комментрия был превыше всяких похвл, но иные из выдвинутых в предисловии гипотез вызвли в микроскопических кругх специлистов некоторую дискуссию. Эйнрсон, скжем, утверждл, что стиль бллды – пусть и отдленно! – нпоминет не столько ритмизовнную риторику «Беовульф», сколько героический фргмент «Битвы при Финнсбурге», порзительня точность детлей опережет мнеру, которой – и спрведливо – восхищются в ислндских сгх. Автор предложил новое прочтение ряд трудных мест в тексте, сохрненном Эльфинстоном. Уже в шестьдесят девятом его избрли профессором университет штт Техс. Кк известно, в обычи мерикнских университетов входят симпозиумы гермнистов. Н последнем из них, в Ист– Лэнсинге, был доктор Уинтроп. Зведующий отделением, двя ему н этот год зслуженную передышку, просил подумть о кндидтуре н ближйшую встречу. Выбрть, тк или инче, предстояло из двоих: либо Герберт Локк, либо Эйрик Эйнрсон.

Подобно Крлейлю, Уинтроп отрекся от пуритнской веры предков, но не от морльных обязтельств. Он не стл уклоняться от порученного: здч был ясн. С 1954 год Герберт Локк не рз помогл ему в подготовке комментировнного издния «Беовульф», в некоторых университетх зместившего кле-беровское. В последнее время Локк трудился нд необходимым любому гермнисту нгло-нглосксонским словрем, который избвит читтеля от чще всего безрезульттных скитний по этимологическим спрвочникм. Эйнрсон был много моложе; зносчивый хрктер обеспечил ему неприязнь всех, не исключя Уинтроп. Критическое издние «Битвы при Финнсбурге» сделло его известным. Он любил здирться; конечно, его доклд н съезде будет куд живей, чем у немногословного и флегмтичного Локк. Уинтроп все еще колеблся, когд произошло неожиднное.

В Йеле появилсь прострння сттья об университетском преподвнии нглосксонской литертуры и язык. В конце стояли прозрчные иницилы Э. Э. и рзгонявшее последние сомнения слово «Техс». Нписння првильным языком инострнц, сттья отличлсь безупречной корректностью, но не скрывл грессии. Автор отстивл мысль, будто нчинть учебный курс жестой о Беовульфе, произведением древним по дтировке, но подржтельно– вергилинским и риторическим по стилю, столь же неестественно, кк изучение современного нглийского – путными стихми Мильтон. Предлглось перевернуть хронологию, идя от «Могилы» XI век, сквозь которую уже брезжит нынешний язык, и отступя вглубь, к смым истокм. Что до «Беовульф», достточно и отрывк из трех тысяч его непреодолимых стихов, скжем, похоронного обряд нд Скильдом, вышедшим из моря и вернувшимся в море. Имя Эзры Уинтроп не упоминлось ни рзу, но его носитель чувствовл себя здетым буквльно кждой строкой. И не потому, что метили в него смого: покушлись н его преподвтельский метод.

До отъезд оствлись считнные дни. Уинтроп хотел сохрнить непредубежденность; он не мог позволить, чтобы сттья Эйнрсон, уже прочитння и обсуждення всеми, повлиял н его решение. А оно длось нелегко. Нутро Уинтроп имел беседу со своим шефом, и в тот же вечер Эйнрсон получил официльное предложение отпрвиться в Висконсин.

Нкнуне девятндцтого мрт, дня отъезд, Эйнрсон постучл в кбинет Эзры Уинтроп. Он зшел проститься и поблгодрить. Одно из окон выходило н пологую зеленую улочку, кругом теснились книги. Эйнрсон тут же узнл первое дние «Edda Islandorum»15 в переплете из телячьей кожи. Уинтроп уверил, что собеседник, несомненно, спрвится с возложенной н него миссией и блгодрить тут решительно не з что. И все-тки рзговор, нсколько зню, зтянулся.

– Двйте нчистоту, – отрезл Эйнрсон. – Любя собк в университете скжет, что если нш шеф, доктор Ли Розентль, отпрвил н съезд меня, то исключительно по вшей рекомендции. Ндеюсь, я не подведу. Я неплохой гермнист. Язык сг для меня родной, по-нглийски я говорю лучше моих бритнских коллег. Мои студенты произносят cynning, не cunning3. А еще они знют, что курить в удитории нстрого зпрещено, рвно кк и появляться рзодетыми н мнер хиппи. Что до моего нездчливого соперник, то критиковть его было бы с моей стороны дурным вкусом: в рботе о кёнингх он блистет зннием не только оригинльных текстов, но и трудов Мйснер и Мркурдт. Но все это мелочи. Я обязн объясниться лично перед вми, доктор Уинтроп. Я покинул свою стрну в конце шестьдесят седьмого. Если решешь уехть в чужие кря, ндо пробиться, инче незчем уезжть. Две мои первые рботы, обе – узкоспецильные, имели одну цель: покзть, чего я стою. Понятно, этого недостточно. Меня всегд интересовл бллд о Мэлдоне, я мог читть ее низусть с любого мест. Я добился, руководство Йеля опубликовло ее с моими комментриями. Кк вы знете, бллд рсскзывет о победе скндинвов, но утверждть, будто он повлиял н позднейшие ислндские сги, – невозможно, нелепо... Я просто хотел польстить нглоязычным читтелям.

Теперь – о глвном, о моей полемической зметке в «Yale Monthly»4. Вы, думю, зметили, что он отстивет (или пытется отстоять) мой подход, зведомо преувеличивя недосттки вшего, который з скуку преодоления трех тысяч зпутнных и беспрерывных стихов, излгющих более чем смутный сюжет, обещет снбдить студент словрным богтством, дющим возможность – если он к тому времени не сбежит – нслждться всем целым нглосксонской словесности. Моей истинной целью было попсть в Висконсин. Мы с вми знем, дорогой друг: все эти симпозиумы – сплошня глупость и лишние рсходы, но без них не обходится ни один curriculum5.

Уинтроп посмотрел н собеседник в змештельстве. Тот выглядел человеком рзумным, но принимл всерьез ткие вещи, кк съезды и мироздние, которые вполне могли быть чьей-то ндмирной шуткой. Эйнрсон продолжл:

– Вы, может быть, помните нш первый рзговор. Я приехл из Нью-Йорк. Было воскресенье, университетскя столовя не рботл, и мы отпрвились перекусить в «Нйтхоук». З те чсы я многое понял. Кк обычный европеец, я всегд считл войну между Севером и Югом крестовым походом против рбовлдельцев. Вы же стояли н той точке зрения, что в желнии Юг отделиться и сохрнить собственный уклд был своя првот. Для вящей убедительности вы еще подчеркнули, что сми – с Север, один из вших предков дже сржлся в чстях Генри Хллек. Вы рсхвливли отвгу конфедертов. Не зню, кк другие, я почти срзу уяснил, с кем имею дело. Одного утр окзлось достточно. Я понял, дорогой Уинтроп, что вми првит смешня мерикнскя стрсть к непредубежденности. Вы хотели бы, в любом случе, остться fairminded6. Именно поэтому вы, северянин, изо всех сил стрлись понять и опрвдть южн. Узнв, что моя поездк в Висконсин звисит от нескольких вших слов Розентлю, я решил применить свое мленькое открытие н деле. Я знл, что смый ндежный способ добиться вшей рекомендции – обрушиться н тот подход, который вы ежедневно излгете с кфедры. Сттья был готов в мгновение ок. По обычям ежемесячник, пришлось огрничиться иницилми, но я сделл все возможное, чтобы ни одн душ не усомнилсь в моем вторстве. Помимо прочего, я попросту рсскзл о нем коллегм.

Повисло долгое молчние. Нрушил его Уинтроп.

– Теперь понятно, – скзл он. – Я стрый друг Герберт и с увжением отношусь к его рботм; вы, прямо или косвенно, нпли н меня. Откзть вм в рекомендции знчило бы сводить счеты. Я сопоствил достоинств обоих претендентов, ре зультт вы знете. – И добвил, кк будто про себя: – Нверно, я и впрвду поддлся тщеслвию – не зхотел плтить той же монетой. Что ж, вш мневр удлся.

– Вы ншли точное слово, «мневр», – отозвлся Эйнрсон. – Но я себя не упрекю. Ншему отделению это пойдет только н пользу. К тому же я решил, что должен, обязтельно должен попсть в Висконсин.

– Впервые вижу нстоящего викинг, – скзл Уинтроп и посмотрел собеседнику прямо в глз.

– Еще одно вше ромнтическое зблуждение. Не всякий скндинв – викинг. Скжем, мои предки были добрыми псторми евнгелической церкви; может быть, в десятом веке они точно тк же служили Тору, но мореходов, нсколько зню, у нс в роду не было.

– А в моем их было кк рз немло, – откликнулся Уинтроп. – И все-тки мы похожи. Нс с вми роднит один грех – тщеслвие. Вы зшли ко мне, чтобы похвстть удчным мневром, я поддержл вшу кндидтуру, чтобы покзть, ккой я прямодушный.

– Нс роднит другое, – ответил Эйнрсон. – Нционльня приндлежность. Я – мерикнский гржднин. И моя судьб – здесь, не в дльней Фуле. Но вы скжете, что пспортом нтуру не переинчишь...

Они пожли друг другу руки и простились.

Авелино Арредондо

Произошло это в Монтевидео в 1897 году.

Кждую субботу несколько друзей усживлись в кфе «Глобо» з один и тот же боковой столик – тк поступют люди хорошо воспитнные, но бедные, которые сознют, что приглсить к себе домой неудобно, или желют хоть н время вырвться из обычной своей среды. Все они были монтевиденцы, и внчле им было непросто сойтись с провинцилом Арредондо, не склонным к откровенности и не любившим здвть вопросы. Было ему чуть больше двдцти лет – худощвый, смуглый, невысокого рост и, пожлуй, немного неуклюжий. Лицо его не привлекло бы внимния, если бы не глз, одновременно и сонные и энергические. Он служил в глнтерейной лвке н улице Буэнос-Айрес, в свободное время изучл прво.

Когд при нем осуждли войну, которя рзорял стрну и, по общему мнению, зтягивлсь президентом из недостойных побуждений, Арредондо молчл. Молчл он и тогд, когд нд ним подтрунивли з скупость.

Вскоре после сржения в Серрос-Блнкос Арредондо скзл друзьям, что н некоторое время с ними рсстется, – ему ндо съездить в Мерседес. Это сообщение никого не встревожило. Кто-то посоветовл быть поосторожней, ведь тм орудуют гучо Априсио Срвии. Улыбясь, Арредондо ответил, что он не боится блнко. Другой приятель, состоявший в пртии, ничего не скзл.

Труднее было проститься со своей невестой Клрой. Но и ей он скзл почти то же смое. Предупредил, чтобы не ждл от него писем, он, мол, будет очень знят. Клр, не привыкшя писть, выслушл объяснение, не протестуя. Об искренне любили друг друг.

Жил Арредондо в предместье. Ему прислуживл мултк, носившя ту же фмилию, тк кк ее родители были рбми его семьи во времен Великой войны. Ей можно было полностью доверять, и Авелино рспорядился: если кто-либо будет его спршивть, пусть скжет, что он уехл в деревню. К этому дню он получил свое последнее жловнье в глнтерейной лвке.

Зтем он перебрлся в комнту, выходившую в немощеный внутренний дворик. Смысл в этом большого не было, однко тм, решил он, ему будет легче нчть свое добровольное зточение.

Леж н узкой железной кровти, н которой он теперь мог вволю отдыхть, кк бывло прежде, он с легкой грустью смотрел н пустую книжную полку. Все свои книги он продл, дже «Введение в юриспруденцию». Остлсь только Библия, в которую он обычно не зглядывл и которую до конц не дочитл.

Теперь он стл изучть ее стрниц з стрницей, порой с интересом, порой со скукой, и поствил себе здчу выучить низусть ккую-нибудь глву из Исход и зключение Екклесист. Вникть в то, что он читл, он дже не стрлся. Он был вольнодумцем, однко кждый вечер непременно читл «Отче нш», кк обещл мтери, уезжя в Монтевидео. Нрушить сыновнее обещние он не решлся, опсясь, что это может принести ему неудчу.

Он знл, что нзнченный чс нступит утром двдцть пятого вгуст. Знл точно, сколько дней остется до того срок. Когд же срок нстнет, течение времени прекртится, вернее, будет уже безрзлично, что произойдет потом. Он ждл этой дты, кк ждут счстья или освобождения. Он остновил свои чсы, чтобы не смотреть н них постоянно, но кждую ночь, услышв двендцть глухих удров колокол, отрывл листок клендря и думл: «Одним днем меньше».

Сперв он пытлся устновить некий рспорядок дня. Пил мте, курил сигреты, которые см нбивл, читл и перечитывл определенное количество стрниц, пробовл рзговривть с Клементиной, когд он приносил н подносе еду, повторял и дополнял будущую свою речь, прежде чем погсить свечу. Беседовть с Клементиной, женщиной пожилой, было не очень легко – все ее помыслы и воспоминния были о деревне, о деревенской жизни.

Были у него ткже шхмты, и он рзыгрывл кк попло пртии, дже не доводя их до конц. Одной лдьи не хвтло, он зменял ее пулей или винтеном.

Чтобы зполнить время, Арредондо кждое утро, орудуя тряпкой и швброй, делл уборку и воевл с пукми. Мултке не нрвилось, что он унижет себя подобными знятиями, эт рбот был по ее чсти, к тому же делл он ее неумело.

Он предпочел бы просыпться попозже, когд солнце уже стоит высоко, но привычк вствть н рссвете окзлсь сильней его желния. Он скучл по друзьям, сознвя, но без горечи что они-то по нему не скучют, – ведь он всегд упорно молчл. Кк-то пополудни один из них пришел нвестить его, но гостя спровдили прямо из прихожей. Мултке он был незнком, Ар-редондо тк и не узнл, кто приходил. Нелегко было ему, ждному читтелю гзет, откзться от этих собрний эфемерных мелочей. Он не был человеком мысли и не ведл сомнений.

Дни его и ночи были все одинковы, но особенно трудно приходилось по воскресеньям.

В середине июля он сообрзил, что, пожлуй, поступл не првильно, пытясь дробить время, которое, хочешь не хочешь, уносит нс с собой. Тогд он дл волю вообржению – стл предствлять себе обширные Восточные земли, ныне политые кровью, холмистые окрестности Снт-Ирене, где он зпускл воздушных змеев, небольшую свою лошдку, которя уже, нверно, умерл, тучи пыли, поднимемой стдом, когд скототор говцы перегоняют скот, ветхий дилижнс, который кждый ме сяц приезжл в Фрй-Бентос с глнтерейным товром, злг Л-Агрсид, где высдились Тридцть Три, он видел Эрвидеро, утесы, горы и реки, видел Холм, по которому бывло поднимлся до смого мяк с мыслью, что н обоих берегх Л-Плты второго ткого холм нет. От холм нд зливом он одн дошел до холм, который изобржен в гербе, и тм уснул.

Кждую ночь бриз приносил прохлду, сплось хорошо. Бессонницей Авелино не стрдл.

Невесту свою он любил всей душой, однко скзл себе, что мужчин не должен думть о женщинх, особенно тогд, лишен их обществ. Жизнь в деревне приучил его к целомудрию. Что ж до того, другого человек... он стрлся кк можно меньше думть о том, кого ненвидел.

Иногд его мыслям служил ккомпнементом брбнивший по крыше дождь.

Для узник или для слепого время течет незметно, кк поток по пологому склону. К середине срок своего зточения Ар редондо неоднокртно удлось испытть это ощущение вре мени кк бы остновившегося. В их дворике был бссейн, в котором жил жб; Авелино ни рзу не пришло н ум, что время жбы, грничщее с вечностью, есть именно то, чего он жждл.

Когд нзнчення дт был уже близк, нетерпение снов овлдело им. Однжды вечером он не выдержл и вышел н улицу. Все покзлось ему другим, кк бы увеличенного рзмер. Обогнув угол, он увидел свет и зшел в тверну. Для приличия попросил сткн вин. Несколько солдт, облокотясь н стойку, переговривлись. Один скзл:

– Вы же знете, рсскзывть о военных действиях строго зпрещено. А вчер вечером случилсь история, которя вс позбвит. Проходили мы с товрищми по кзрме мимо редкции «Рсой». Слышим с улицы, кк кто-то тм внутри нрушет этот прикз. Не долго думя зходим в дом. Темно было хоть глз выколи, но мы все рвно дли злп по болтуну. Когд он умолк, кинулись взять его, чтобы з руки, з ноги вытщить, и тут видим, что это мшин, которя нзывется «фоногрф», это он см по себе говорил.

Все рссмеялись.

Арредондо слушл молч. Тот же солдт обртился к нему:

– Что скжешь, приятель? Хорош шутк?

Арредондо молчл. Солдт приблизил к нему лицо и скзл:

– А ну-к кричи сейчс же: «Д здрвствует президент ншей стрны Хун Идирте Борд!»

Арредондо не стл упирться. Под гул нсмешливого одобрения он нпрвился к выходу. Уже з порогом его нстигло последнее оскорбление:

– То-то же, сдрейфил! Береженого Бог бережет!

Д, он поступил кк трус, но он знл, что он не трус. И он медленно побрел домой.

Двдцть пятого вгуст Авелино Арредондо проснулся после девяти. Сперв он подумл о Клре и только зтем – о дте. И с облегчением скзл себе: «Конец этому нудному ожиднию! Вот и нстл день».

Он не спеш побрился – лицо в зеркле было тким, кк всегд. Выбрл яркий глстук, смую лучшую одежду. Позвтркл поздно. Серое небо грозило дождем, он-то все время предствлял себе его лучезрным. С чувством легкой горечи покидл он нвсегд свою сырую комнту. В прихожей встретил мултку и отдл ей последние оствшиеся у него песо. Увидел н метллическом змке рзноцветные ромбы и отметил, что прошло более двух месяцев, он ни рзу о них не подумл. Нпрвился он н улицу Срнди. День был прздничный, прохожих было очень мло.

Еще не пробило три чс, когд он вышел н площдь Мтрис. Торжественное молебствие в хрме уже зкончилось, по широким ступеням спусклись господ в шттском, военные и духовные особы. Глядя н все эти цилиндры, которые кое-кто еще держл в руке, н мундиры, позументы, оружие и облчение, могло покзться, что нроду тм много, но в действительности было не более человек тридцти. Стрх Арредондо не испытывл, но почувствовл что-то вроде почтения. Спросил у зевк, который тм президент.

– Вон тот, рядом с рхиепископом, что в митре и с посохом, – ответили ему.

Арредондо достл револьвер и выстрелил. Идирте Борд сделл несколько шгов, упл ничком и внятно произнес: «Меня убили».

Арредондо сдлся влстям. Н следствии он зявит:

– Я – Колордо, объявляю об этом с гордостью. Я убил президент з то, что он предвл и позорил ншу пртию. Я порвл с друзьями и с невестой, чтобы не зпутть их; я не читл гзет, чтобы никто не мог скзть, будто меня подстрекли. Этот кт спрведливости – полностью мое дело. А теперь судите меня.

Тк, возможно, происходили эти события, хотя, быть может, все обстояло сложнее; но тк могу их себе вообрзить я.

Медль

Я – дровосек. Имя мое никому ничего не скжет. Хижин, где я родился и где скоро умру, стоит н опушке лес. Лес, говорят, доходит до моря, которое обступет всю сушу и по которому плвют деревянные хижины вроде моей. Не зню, првд, смому видеть его не доводилось. Не видел я и лес с другой стороны. Мой стрший брт зствил меня поклясться, когд мы были мльчишкми, что мы с ним вдвоем вырубим лес до последнего дерев. Брт уже умер, у меня теперь н уме другое: я ищу одну вещь и не устну ее искть. В ту сторону, где сдится солнце, течет небольшя речк; я ухитряюсь вылвливть рыбу рукми. По лесу рыщут волки. Но волки меня не пугют: мой топор ни рзу меня не подвел. Лет своих не считю. Зню только, что их нбрлось немло. Глз мои еле видят. В деревне, куд я уже не хожу, потому что боюсь зблудиться, меня нзывют скупцом, но много ли может скопить лесоруб?

Дверь своей хижины я подпирю кмнем, чтоб не ндуло снег. Кк-то вечером слышу тяжелую поступь, потом и стук в дверь. Я открывю, входит стрнник, мне не знкомый. Человек он был стрый, высокий, зкутнный в клетчтый плщ. Лицо перерезно шрмом. Годы, кзлось, его не согнули, только силы придли, но я зприметил, что без плки ему трудновто ходить. Мы перекинулись словом, о чем – не припомню. Потом он скзл:

– У меня нет родимого дом, и я сплю где придется. Я обошел всю Сксонию.

Это нзвние было под стть его возрсту. Мой отец всегд говорил о Сксонии, которую ныне нрод нзывет Англией.

У меня были рыб и хлеб. З едой мы молчли. Хлынул дождь. Я из шкур сделл ему постель н голой земле, в том смом месте, где умер мой брт. Кк нступил ночь, мы уснули.

День уже зсветился, когд мы вышли из дом. Дождь перестл, и землю покрыл свежий снег. Плк выскользнул у него из руки, и он велел мне ее поднять.

– Почему ты комндуешь мною? – спросил я его.

– Потому, – отвечл он, – что я пок еще – король.

Я счел его сумсшедшим. Поднял плку и дл ему.

Он зговорил изменившимся голосом:

– Д, я – король секгенов. Тысячу рз я приводил их к победм в тяжелых сржениях, но чс мой пришел, и я потерял королевство. Имя мое – Изерн, я из род Один.

– Не зню Один, – скзл я, – и почитю Христ.

Будто не слыш меня, он рсскзывл дльше:

– Я брожу по дорогм изгнния, но пок еще я – король, ибо со мною медль. Хочешь ее увидеть?

Он рскрыл пльцы костлявой руки, но тм ничего не лежло. Лдонь окзлсь пуст. Только тогд я припомнил, что его левый кулк денно и нощно был сжт.

Он скзл, в упор посмотрев н меня:

– Ты можешь ее потрогть.

Я с опской тронул пльцем его лдонь. И почувствовл что-то холодное, увидел сверкние. Рук его быстро сжлсь в кулк. Я молчл. Тогд он медленно стл рстолковывть мне, будто ребенку:

– Это – медль Один. У нее лишь одн сторон. Но, кроме нее, нет ничего н свете без оборотной стороны. И пок эт медль у меня в руке, я остюсь королем.

– Он из золот? – спросил я.

– Не зню. Это – медль Один. С одной-единственной стороной.

Тут меня обуяло желние зполучить медль. Если бы он стл моей, я выручил бы з нее гору золот и стл королем. Я предложил бродяге, которого до сих пор ненвижу:

– У меня в хижине спрятн сундук, нбитый монетми. Они – золотые, блестят, кк топор. Если отдшь мне медль Один, я дм тебе сундук.

Он твердо скзл:

– Не желю.

– Тогд, – скзл я, – иди-к своею дорогой.

Он повернулся ко мне спиной. Удр топором по зтылку хвтило, дже с избытком, чтобы он поштнулся и тут же упл, но при этом кулк его рзжлся, и я увидел в воздухе светлую искру. Я сделл топором пометку н дерне и потщил труп к реке, которя рньше был поглубже. Туд его и столкнул.

Возле дом я нчл искть медль. Но не ншел. Все эти годы ищу ее и ищу.

Книг песк

...thy rope of sands...

George Herbert (1593-1623).

...твой песчный кнт...

Джордж Херберт (нгл.).

Линия состоит из множеств точек, плоскость – из бесконечного множеств линий; книг – из бесконечного множеств плоскостей; сверхкниг – из бесконечного множеств книг. Нет, решительно не тк. Не тким more geometrico16 должен нчинться рсскз. Сейчс любой вымысел непременно сопровождется зверениями в его истинности, но мой рсскз и в смом деле – чистя првд.

Я живу один в четвертом этже н улице Бельгрно. Несколько месяцев нзд, в сумеркх, в дверь постучли. Я открыл, и вошел незнкомец. Это был высокий человек с бесцветными чертми, что, возможно, объясняется моей близорукостью. Облик его выржл пристойную бедность.

Он см был серый, и сквояж в его руке тоже был серый. В нем чувствовлся инострнец. Снчл он покзлся мне стрым, потом я понял, что его светлые, почти белые – кк у северян – волосы сбили меня с толку. З время ншего рзговор, продолжвшегося не более чс, я узнл, что он с Оркнейских островов.

Я укзл ему стул. Незнкомец не торопился нчть. Он был печлен, кк теперь я.

– Я продю библии, – скзл он.

С некоторым смодовольством я отвечл:

– В этом доме несколько нглийских библий, в том числе первя – Джон Уиклиф. Есть ткже Библия Сиприно де Влеры и Лютеров, в литертурном отношении он хуже других, и экземпляр Вульгты. Кк видите, библий хвтет.

Он помолчл и ответил:

– У меня есть не только библии. Я покжу вм одну священную книгу, которя может зинтересовть вс. Я приобрел ее в Бикнере.

Он открыл сквояж и положил книгу н стол. Это был небольшой том в полотняном переплете. Видно было, что он побывл во многих рукх. Я взял книгу. Ее тяжесть был порзительн. Н корешке стояло: «Holy Writ»17 и ниже: «Bombay»18.

– Должно быть, девятндцтый век, – зметил я.

– Не зню. Этого никогд не знешь, – был ответ.

Я нугд рскрыл книгу. Очертния букв были незнкомы. Стрницы покзлись мне истрепнными, печть был бледня, текст шел в дв столбц, кк в Библии. Шрифт убористый, текст рзбит н бзцы. В верхнем углу стояли рбские цифры. Я обртил внимние, что н четной стрнице стояло число, скжем, 40 514, н следующей, нечетной, – 999. Я перевернул ее – число было восьмизнчным. Н этой стрнице был мленькя, кк в словрях, кртинк: якорь, нрисовнный пером, словно неловкой детской рукою.

И тогд незнкомец скзл:

– Рссмотрите хорошенько, вм больше никогд ее не увидеть.

В словх, не в тоне звучло предостережение.

Я зметил стрницу и зхлопнул книгу. И тут же открыл ее. Нпрсно я искл, стрниц з стрницей, изобржение якоря. Скрывя рстерянность, я спросил:

– Это священные тексты н одном из языков Индостн, првд?

– Д, – ответил он. Потом понизил голос, будто поверяя тйну: – Он достлсь мне в одном рвнинном селении в обмен н несколько рупий и Библию. Ее влделец не умел читть, и думю, что эту Книгу Книг он считл тлисмном. Он приндлежл к смой низшей ксте, из тех, кто не смеет нступить н свою тень, дбы не осквернить ее. Он объяснил мне, что его книг нзывется Книгой Песк, потому что он, кк и песок, без нчл и конц.

Он попросил меня нйти первую стрницу. Я положил левую руку н титульный лист и плотно сомкнутыми пльцми попытлся рскрыть книгу. Ничего не выходило, между рукой и титульным листом всякий рз окзывлось несколько стрниц. Кзлось, они вырстли из книги.

– Теперь нйдите конец.

Опять неудч; я едв смог пробормотть:

– Этого не может быть.

Обычным, тихим голосом продвец библий скзл:

– Не может быть, но тк есть. Число стрниц в этой книге бесконечно. Первой стрницы нет, нет и последней. Не зню, почему они пронумеровны тк произвольно. Возможно, чтобы дть предствление о том, что члены бесконечного ряд могут иметь любой номер. – Потом мечттельно, высоким голосом: – Если прострнство бесконечно, мы пребывем в ккой-то точке прострнств. Если время бесконечно, мы пребывем в ккой-то точке времени.

Его попытки философствовть рздржли. Я спросил:

– Вы верующий?

– Д, я пресвитеринец. Совесть моя чист. Я уверен, что не обмнул туземц, дв ему Слово Божие взмен этой дьявольской книги.

Я зверил его, что рскивться не в чем, и спросил, ндолго ли он в нших крях. Он ответил, что через несколько дней собирется возврщться н родину. Тогд-то я и узнл, что он шотлндец с Оркнейских островов. Я признлся в своей любви к Шотлндии – из-з Стивенсон и Юм.

– И Роб Бернс, – добвил он.

Пок мы рзговривли, я все рссмтривл бесконечную книгу. И с делнным безрзличием здл вопрос:

– Собиретесь предложить эту диковинку Бритнскому музею?

– Нет, я предлгю ее вм, – ответил он и нзвл довольно высокую цену.

В соответствии с истиной я ответил, что эт сумм для меня неприемлем, и здумлся. З несколько минут у меня сложился плн.

– Предлгю вм обмен, – скзл я ему. – Вы получили этот том з несколько рупий и Священное Писние; предлгю вм пенсию, которую только что получил, и Библию Уиклиф с готическим шрифтом. Он достлсь мне от родителей.

– Готическую Уиклиф! – прошептл он.

Я вынес из спльни и отдл ему деньги и книгу. Он принялся листть стрницы и ощупывть переплет с жром библиофил.

– По рукм.

Стрнно было, что он не торговлся. И только потом я понял, что он появился у меня, нмеревясь рсстться с книгой. Деньги он спрятл не считя.

Мы поговорили об Индии, об Оркнейских островх и о норвежских ярлх, которые когд-то првили ими. Когд он ушел, был вечер. Я не узнл имени этого человек и больше не видел его.

Я собирлся поствить Книгу Песк н место уиклифовской Библии, потом передумл и спрятл ее з рзрозненными томми «Тысячи и одной ночи».

Я лег, но не зснул. Чс в четыре рссвело. Я взял мою невероятную книгу и стл листть стрницы. Н одной был выгрвировн мск. В верхнем углу стояло число, не помню ккое, в девятой степени.

Я никому не покзывл свое сокровище. К рдости облдния книгой примешивлся стрх, что ее укрдут, и опсение, что он все-тки не бесконечн. Эти волнения усилили мою всегдшнюю мизнтропию. У меня еще оствлись друзья – я перестл видеться с ними. Пленник книги, я почти не появлялся н улице. Я рссмтривл в лупу потертый корешок и переплет и отгонял мысли о возможной мистификции. Я зметил, что мленькие кртинки попдются стрниц через двести. Они никогд не повторялись. Я стл отмечть их в зписной книжке, и он тут же зполнилсь. Ночью, в редкие чсы, когд не мучил бессонниц, я зсыпл с книгой.

Лето шло к концу, и я понял, что книг чудовищн. То, что я, не отводивший от нее глз и не выпусквший ее из рук, не менее чудовищен, ничего не меняло. Я чувствовл, что эт книг – порождение кошмр, невыносимя вещь, которя бесчестит и отрицет действительность.

Явилсь мысль о костре, но было стршно, что горение бесконечной книги может длиться бесконечно и здушить дымом всю плнету.

Вспомнилось вычитнное где-то: лист лучше всего прятть в лесу. До уход н пенсию я рботл в Нционльной библиотеке, в которой хрнится девятьсот тысяч книг. Я знл спрв от вестибюля крутую лестницу в подвл, где сложены гзеты и крты; воспользоввшись невнимтельностью сотрудников, я оствил тм Книгу Песк н одной из сырых полок и пострлся збыть, кк длеко от двери и н ккой высоте.

Стло немного легче, но о том, чтобы появиться н улице Мехико, не хочется и думть.

Послесловие

Предисловие к новеллм, которые еще не прочли, – вещь почти непосильня: приходится зтргивть их сюжеты, знчит – збегть вперед. Поэтому я предпочел эпилог.

Первый рсскз книги снов берется з струю тему двойник, которую рзрбтывло – и не рз – всегд удчливое перо Стивенсон. В Англии подобное явление нзывют fetch или, н более книжный мнер, wraith of living, в Гермнии – Doppelgaenger. Подозревю, что одним из первых его прозвищ было alter ego. Эти призрчные фигуры порождет глдь зеркл или воды, либо просто пмять, которя преврщет кждого в зрителя и ктер одновременно. Собеседники, по моему змыслу, должны были выглядеть достточно рзными, чтобы оствться двоими, и достточно похожими, чтобы кзться одним. Нужно ли объяснять, что я здумл эту историю н берегх реки Чрлз, в Новой Англии, чье холодное течение нпомнило мне длекое течение Роны?

Любовня тем нередко встречется у меня в стихх, чего не скжешь о прозе, где единственный ее пример – «Ульрик». Читтели, конечно, зметят, формльную близость этой новеллы к рсскзу «Другой».

Среди рсскзов книги «Конгресс» метит выше других. Его тем – предприятие тких мсштбов, что в конце концов оно охвтывет весь мир и человеческий век. Смутное нчло змышлялось по обрзцу новелл Кфки; в конце я здумывл – и, видимо, нпрсно – подняться до озрений Честертон или Джон Беньян. В жизни я подобных откровений не удостоивлся, но мечтть о них мне случлось. По ходу рсскз я, кк обычно, прошил его втобиогрфическими подробностями.

Судьб, которя, кк известно, непостижим, не оствлял меня в покое, подтлкивя нписть что-то вроде посмертной новеллы Лвкрфт – пистеля, всегд кзвшегося мне невольной продией н Эдгр По. В конце концов я уступил: плчевный результт носит нзвние «There are more things».

«Сект тридцти», не опирясь ни н ккие документы, выдет себя з изложение одной из возможных ересей.

«Ночь дров» – вероятно, смый простодушный, смый жестокий и смый безудержный рсскз книги.

В «Ввилонской библиотеке» (1941) предствлено бесконечное количество книг, в новеллх «Ундр» и «Зеркло и мск» – многовековые литертуры, сведенные к единственному слову.

«Утопия устлого человек» – по-моему, ниболее скромня и грустня вещь сборник.

Меня всегд поржл озбоченность северомерикнцев этической стороной жизни; в «Искушении» я пытюсь отрзить это свойство.

Вопреки Джону Фельтону и Шрлотте Корде, вопреки известному мнению Риверы Индрте («Прикончить Росс – священный долг кждого») и нционльному гимну Уругвя («Дрожи, тирн: готовит Брут кинжл»), я не одобряю политических убийств. Кк бы тм ни было, читющие об убийце-одиночке Авелино Арредондо имеют полное прво знть, чем все кончилось. Луис Мельян Лфинур пытлся опрвдть юношу, но судьи Крлос Фейн и Кристобль Сльвньяк приговорили его к зточению в одиночной кмере сроком н месяц и к пяти годм тюрьмы. Сегодня одн из улиц Монтевидео носит его имя.

Две противоположные и рвно непостижимые вещи – предмет двух последних новелл. В «Медли» это евклидов кружок, у которого только одн сторон, в «Книге песк» – том, чьи стрницы неисчислимы.

Ндеюсь, что мои крткие зметки, которые я уже зкнчивю диктовть, не исчерпывют днной книги, ее сны будут и дльше ветвиться в гостеприимном вообржении тех, кто держит сейчс в рукх этот томик.

Х.Л.Б. Буэнос-Айрес, 3 феврля 1975г.

body
section id="N2"
section id="N3"
section id="N4"
section id="N5"
section id="N6"
section id="N7"
section id="N8"
section id="N9"
section id="N10"
section id="N11"
section id="N12"
section id="N13"
section id="N14"
section id="N15"
section id="N16"
section id="N17"
section id="N18"